Ты самая любимая (сборник) - стр. 80
И Пачевский все понял, посмотрел на окна издательства.
На двенадцатом этаже, в открытом окне стояла хозяйка издательства и спокойно смотрела на происходящее.
Милиционеры надели Пачевскому наручники, посадили в «рафик».
Когда «рафик» двинулся, через его зарешеченное заднее окно Пачевский видел удаляющееся здание издательства и фигуру хозяйки в окне двенадцатого этажа.
– Ну, что отпираться? – вздохнул Пачевский на допросе у районного прокурора. – Да, бес попутал – гнал левые тиражи…
Прокурору было не больше сорока, и он усмехнулся:
– А бес был в юбке?
Пачевский удивился:
– Откуда вы знаете?
– А бес всегда в юбке, – сказал прокурор и погладил себя по глубокой залысине, словно она свидетельствовала, что он большой эксперт в этом вопросе. Затем протянул Пачевскому протокол допроса: – Распишись в показаниях.
– А-а-а… а что мне светит? – с заминкой спросил Пачевский.
– Хищения в крупных размерах… – Прокурор достал из ящика и обтер об рукав большое красное яблоко. – Срок – от семи до двенадцати.
Пачевский в ужасе схватился за голову:
– Ёк-тать!..
– Но она-то хоть стоила этого? – поинтересовался прокурор и хрупко надкусил свое яблоко.
– Кто? – не понял Пачевский.
– Этот бес в юбке.
Пассажиры электрички вышли на платформу и, спасаясь от холодного сентябрьского дождя, бросились на привокзальную площадь в автобусы.
И только две женщины с тяжелыми сумками в руках растерянно топтались в грязи, вглядываясь сквозь дождь в замызганные надписи автобусных маршрутов.
Все-таки один из водителей оказался человеком и, трогая свой автобус, высунулся из окна:
– Эй, бабы! Вам в СИЗО?
– Нет, мне в следственный изолятор! – крикнула Ангел.
Шура посмотрела на нее как на недоразвитую, а водитель сказал:
– Так я ж и говорю: в СИЗО. Садитесь.
И открыл переднюю дверь автобуса.
С трудом подтянув свои тяжелые сумки, Ангел, а за ней и Шура забрались в автобус.
Колеса автобуса катили по грязной жиже проселочной дороги.
За окном дождь срывал с леса последние листья и швырял их в лужи.
В автобусе все места были заняты – их занимали два или три старика и не меньше тридцати женщин с такими же, как у Шуры и Ангела, тяжелыми кошелками.
Впрочем, Ангел с Небес уже потеряла свой ангельский вид – на ней было какое-то безразмерное, с чужого плеча не то пальто, не то плащ, стоптанные кроссовки, линялая косынка на голове. И только глаза – огромные голубые глаза – еще выделяли ее из общей массы…
Шура, стоя в проходе, смотрела на нее подозрительно, пытаясь вспомнить, где она могла видеть эту странную женщину.
А Ангел с Небес прислушивалась к разговору двух женщин, сидевших рядом.
– А чё Катя? – говорила брюнетка. – Катя дала прокурору и вытащила мужика.
– Совсем, что ли? – спросила вторая, рыжая.
– Ну! – подтвердила брюнетка. – Прокуроры что, не мужики, что ли?
– Извините, – наклонилась к ним Ангел. – Можно, я спрошу?
– Ну? – выжидающе сказала брюнетка.
– Эта Катя – она прокурору что дала-то?
Женщины изумленно уставились на нее.
– Ты больная? – сказала брюнетка.
– Цветочек она ему подарила! – объяснила рыжая.
За серым бетонным забором с колючей проволокой и сторожевыми вышками длинные тюремные бараки СИЗО были тоже накрыты мутным осенним дождем.
А возле железных ворот и проходной, в комнате с надписями «НЕ КУРИТЬ», «НЕ СОРИТЬ», «НА ПОЛ НЕ ПЛЕВАТЬ» и «ПРАВИЛА СВИДАНИЙ С ЗАКЛЮЧЕННЫМИ», женщины, стоя в очереди к узкому окошку приема передач, удивленно спрашивали друг друга: