Ты моя война - стр. 20

– У тебя отсутствует инстинкт самосохранения, – произносит, развернувшись и подойдя к дивану.

Он ошибается, потому что, когда он присаживается на другом конце, я вжимаюсь в спинку, и это как раз инстинкт, тело реагирует быстрее головы. Он замечает, конечно. У него глаза, как у хищника, ловят любое движение, даже неуловимое.

Но вот то, что я его не боюсь, меня пугает. Я должна была бы бояться после подвала, после угроз, после того как он просто встал у двери и смотрел, будто решал, жить мне или нет.

А я сижу и дышу ровно, и вот это ненормально.

Страх должен быть, он спасает, включает инстинкты, заставляет искать выход. Но сейчас его нет. Я напрягаюсь, я контролирую себя, я всё анализирую, но внутри пусто. Ни паники, ни холода в груди, как при столкновении с Демидом. Только ясность. Такая, как бывает перед экзаменом, когда уже не волнуешься, а просто знаешь, что делать.

Я вот сейчас смотрю на него и понимаю, что нет страха. Выбивает, но именно это даёт какую-то дурацкую уверенность, которую не на что опереть.

Мы смотрим друг другу в глаза, будто мы на переговорах. И он это чувствует, видит. Он привёл в дом пленницу, но получил не девочку, которую легко сломать, а тишину. И я не знаю, кого из нас это злит больше.

Он знал, что не должен смотреть, не должен желать – но каждое её движение рушило все его запреты

Ратмир

Что я делаю? Какого чёрта не рявкаю, не требую, не выпроваживаю её наверх, в конце концов? Почему дверь не запер?

А хрен знает!

Мне приятна её компания. Настолько, что от прикосновения к её бархатной коже могу орехи колоть одним конкретным органом. К окну отошёл, чтобы этой палаткой в паху не светить. Ненадолго остыл, вбивая себе в голову, что она пленница. Дочь врага, разменная монета, всего лишь способ достичь поставленную цель. Не мою, но это уже не суть, мы одна семья, значит, и цель у нас одна.

Она меня не боится. Теперь, после визита Демида, я могу сравнивать. На него она смотрела с ужасом, а на меня глазеет так, словно мы давние приятели. Хорошо, на брата многие смотрят со страхом, потому что он выглядит, как сбежавший из психиатрии пациент. А от таких никогда не знаешь, что ожидать и на что они способны.

А что я? Выгляжу настолько безобидно? Это малоприятно, какой тогда из меня наследник криминальной империи, если даже вот такие хрупкие девушки не дрожат передо мной?

Я больше не отлучался никуда, чтобы не было таких казусов, но и к ней не подходил. Как бы, не царское это дело, еду пленнице носить. Но сегодня меня что-то переклинило, сам не понял, как оказался у её постели. Смотрел и думал, как я буду отнимать её жизнь, потому что всё к этому идёт.

Орлов, несмотря на громкие слова, что обязательно спасёт дочь, не торопится этого делать. Отец пока ещё не получил заветные документы на этот чёртов кусок берега. Сейчас между ними идёт молчаливая война, и никто не хочет отступать.

И вот вопрос: Орлову важнее земля или дочь? А может, это принципы? Или желание стоять на своём? Не прогибаться?

Так, Ратмир, оставь мысли на потом, у тебя тут принцесса на расстоянии вытянутой руки, а должна быть в подвале.

Прав был Демид, там внизу есть бетонная комната четыре на четыре. Не та, где она очнулась, а что-то типа карцера – твёрдая кровать, да толчок. Ни окон, ни отопления, ни места развернуться.