Ты мне только пиши… - стр. 5
Среди молодых курсантов Король сыпал разными мудреными летными словечками, и новички были убеждены, что перед ними ас, случайно пересевший из кабины бомбардировщика в маленькую дощатую комнатку, увешанную спортивными грамотами и уставленную пыльными мельхиоровыми кубками.
Король вел секцию акробатики, а Волков с первых же дней пребывания в школе был избран старшиной секции.
В немногое свободное от караульной службы и занятий в УЛО время Волков тренировался под руководством лейтенанта Короля.
Тренер не мог нарадоваться на своего ученика, а ученик совершенно ясно, до жалости сознавал пустяковость своего тренера как человека вообще, но не мог не отдавать ему должное как профессиональному акробату…
– Как вы себя чувствуете, Дмитрий Сергеевич?
Волков открыл глаза, и боль, все усиливаясь и усиливаясь, снова стала разъедать его тело. Теперь он уже лежал в маленькой, очень светлой комнате, и трое в белых халатах стояли вокруг его кровати, а четвертый – худой старик в очках – сидел рядом на стуле.
– Как вы себя чувствуете, Дмитрий Сергеевич? – повторил старик в очках.
Волков с трудом вдохнул, набрал силы и ответил:
– Хуже некуда…
К своему удивлению, он ответил шепотом, но старик все расслышал и сказал без улыбки:
– Есть куда и хуже.
– Я здесь давно?.. – шепотом спросил Волков.
– Нет, – ответил старик. – Третий день.
– Что со мной?
– Уйма всяких неприятностей.
– Поправимых?.. – Волков задыхался от боли.
– Вполне, – сказал старик.
– Доктор!.. – отчаянно сказал Волков. – Вы же доктор? Да?
– Да.
– Доктор… – сказал Волков. – Вы мне дайте что-нибудь против боли… Или наркоз какой-нибудь… Мне бы хоть часок отдохнуть! Я посплю часок и опять буду терпеть… А сейчас у меня силы кончились… Вы меня усыпите как-нибудь ненадолго.
– Дайте Дмитрию Сергеевичу бромурал с нембуталом, – сказал старик через плечо, и кто-то из стоящих за его спиной закивал головой. – Пусть поспит, отдохнет.
– Спасибо, – сказал Волков. – Как вас зовут, доктор?
– Гервасий Васильевич, – ответил старик и, не уверенный в том, что Волков разобрал его имя, снова повторил: – Гервасий Васильевич.
Волков еще в четверг сказал партнеру:
– Слушай, ты, любимец публики!.. У тебя совесть есть?
Их номер только что кончился, и они, мокрые, задыхающиеся, стояли почти у самого занавеса и ждали униформистов, которые должны были принести реквизит с манежа.
Партнер стягивал через голову креп-сатиновую рубашку, и, несмотря на то что рубашка была сшита блестящей, скользкой стороной внутрь, она никак не снималась, и Волков не видел лица партнера, а видел только его мокрую согнутую узкую спину со слабо обозначенными мышцами.
– Я тебя спрашиваю, у тебя совесть есть? – повторил Волков.
Партнер наконец стянул с головы рубашку и удивленно посмотрел на Волкова. Он тяжело дышал, и смазанный красный грим рта придавал его лицу застывшее печальное выражение.
– Ты чего? – спросил партнер.
Волков расстегнул воротник и снова повторил:
– Совесть у тебя есть?..
Но в это время из-за занавеса двое униформистов вытащили за кулисы их реквизит, и один из них, услышав слова Волкова, негромко хохотнул:
– Хо-хо, там, где у людей совесть, у него знаешь что выросло? Я ему, можно сказать, как ангел-хранитель, жизнь берегу! Каждую репетицию лонжу держу, а он хоть бы «маленькую» поставил…