Труфальдина с Лиговки - стр. 9
Когда я еще училась в начальных классах, обратила внимание, что приезжие из деревни были расстроены и угрюмы. На мои расспросы мама сказала, что я еще маленькая, чтобы понимать такие вещи, но достаточно большая, чтобы знать: никому об этом не надо рассказывать. Когда мне было восемь лет, отца уволили с работы, исключили из партии, он сидел дома расстроенный и, кажется, напуганный, хотя мне раньше казалось, что он ничего не боится. Он, всегда такой сильный, вдруг стал слабым, казалось, даже ростом стал меньше, кончики его усов уже не смотрели вверх, обвисли.
Мама оказалась сильнее. Она не кричала, но говорила жестко, уверенно. Случайно я услышала, как она говорила папе: «Ты же всегда стоял на линии, выступал против оппозиции, никаких связей с Промпартией не имел. Если дядя откажется помочь, скажи ему, что вслед за тобой могут заняться и им». Собрала чемодан и выпихнула папу за дверь. Нам она сказала, что у папы заболела его мама, наша бабушка, он уехал ее навестить в деревню. Потом попросила меня снять гитару с ковра. Затем сама сняла ковер вместе с шашкой, завернула его и унесла. Похоже, с тех пор до настоящего момента я этого ковра с шашкой и не видела.
Через два дня я проснулась ночью от громкого стука в дверь. У нас в это время было уже две комнаты в коммуналке. Поэтому к нам с братом пока не входили, но вот дверь открылась, зашли военный и штатский, они оглядели комнату, потом ласковым, но каким-то приторным голосом начали расспрашивать, где папа. Брат испуганно молчал, я сказала, что папа уехал в деревню к бабушке. Через полчаса они ушли, мама успокаивала нас, но мы с братом так и не заснули до утра. На следующий день мама ушла. Потом пришла Алена, взяла чемоданчик, который мама собрала раньше, и отвезла нас на дачу к дяде Паше. Там я услышала очень странные слова – я подошла к кухне, но еще не вошла, когда Ксения сказала Даше, что это наказание за то, что он служил Антихристу. Я развернулась и ушла. Не знаю почему, я почувствовала, что это она о папе. Через некоторое время к нам подошла Даша, и мне и Борьке надела на шею крестики, сказала, чтобы мы их поцеловали, и поцеловала нас обоих в голову.
Потом приехала мама, забрала меня и отвезла к Элеоноре Витольдовне. Элеонора приняла нас хорошо, предлагала маме тоже пожить у нее. Тогда мама сказала, что это ее крест, она его должна нести сама. Элеонора, уходя на работу, давала мне задание почитать, написать сочинение, поиграть на рояле. Она тоже жила в коммунальной квартире. Там я познакомилась с Пашкой, который жил в этой коммуналке, мы с ним играли, там еще были ребята, но они были маленькие. Пашка был на год младше меня, но гораздо сильней. Зато я знала много историй и рассказывала ему или читала, потом Элеонора сказала, что я молодец, приучила Пашку читать, он начал брать книги у нее и у Карла Ивановича, старичка, который жил в этой же квартире. Про него мать Пашки другой соседке сказала, что он живет с книгами. Действительно, у него вся комната была заставлена шкафами с книгами, едва уместились стол и диван. Я вместе с Пашкой стала тоже заходить к Карлу Ивановичу, он обрадовался, узнав, что я немного говорю по-немецки. После этого он со мной разговаривал только на немецком языке. Кроме того, он часто вставлял фразы на латыни и говорил, что культурный человек обязательно должен знать латынь. Элеонора тоже старалась говорить со мной на немецком или французском. Она относилась ко мне хорошо, и я рискнула задать ей мучавшие меня вопросы: