Троянская война - стр. 8

Пастух

Среди лихих людей, лесных охотников

слух ходит: в дебрях диких, меж зверей, засел

Хозяин леса; всяк, его увидевший,

день ходит без добычи, месяц голодом

сидит, пустой год выйдет бесталанному;

а если кто с ним, с прОклятым, обмолвится

хотя б полсловом, хуже – кто дотронется,

то всё – по гроб удачи не видать тому.

Не врали, значит, сказки.

Филоктет

По твоим словам,

несчастный сам приметой стал несчастливой,

замкнулся круг.

Пастух

О горе мне, о горе мне!

Филоктет

Не бойся: я себе собрал злосчастие,

какое было здесь, какое черными

везли большими кораблями эллины,

какое там найдется, под священною

и обреченной Троей. Я прошел, собрав,

по четырем стихиям. То, что в воздухе,

моим дыханьем стало – пар зловонными

клубами изо рта. В воде что было, то

течет, желтеет сукровицей, раны льют –

источники день-ночь не сякнут гнойные.

В огне беда металась – эта ринулась

мне в язвины гореть, и голова в огне

не знает сна, покоя, а земная соль

и есть тот яд, который зубы гадины

под кожу занесли… Так предсказания

со мною, надо мной сбылись, и сверх того,

предсказанного, – предали, оставили.

А ты боишься…

Пастух

Сколько ж, бедный, маешься?

Филоктет

Десятый год я на проклятом острове

живу, не умираю от проклятых ран:

столь боги долголетия отмерили

несчастному, чтоб обделить счастливого.

Умрет жених за шаг до ложа брачного –

жив Филоктет, ступает, приволакивая.

Умрет младая дева, плоть чиста, цела, –

жив Филоктет, нет места, чтоб нетронутое.

Умрет делец в разгаре дел, избытке сил –

жив Филоктет без сил, без дел, оставленный.

Убьют солдата, сквозь броню ударит медь, –

жив Филоктет, открыт для смерти. Где она?

Пастух

Так ты из тех, кто в Трою крепкостенную

отправился за женщиной.

Филоктет

Жених ее.

Пастух

И здесь мы слухи слыхивали дальние

о Леде, лебединой песне, выводке

два на два – сев бессмертного, сев смертного,

сестра сестре чужие, братья заодно

в бессмертии и смерти. Словно зов какой

прошел по землям варварским и греческим,

по-над водой пластался, горы рослые

с подошв и до вершин их обтекал, звучал:

идите в Спарту, там вашим желаниям,

мужи-герои, будет награждение.

И здесь, в глуши, шум слышали, сорвались с мест

мы было – покачнулись чёлны утлые

у берега, воды черпнули, как нам плыть!

Но долго, долго сердце беспокоилось,

кипела желчь ночами полусонными.

Филоктет

И знал ведь: среди стольких мощных витязей

кто я, кто мне отдаст овечку белую,

не взысканному славой? Меж наследников

царей, владык богатых сиротлив и нищ

ходил, бродил, смотрел я. Всех имений-то

полста дворов, луг да канава, рощица

да кладбище за ней со всеми предками.

Зачем, зачем я Тиндарея старого

просил, припав к ногам, в зятья взять? Хохотом

дворец зашелся: дворня потешалася

над женихом последним. Зол и горд стоял,

недвижим под насмешками – и вдруг она

прыг со скамейки, подошла, взглянула мне

глаза в глаза, ее лукавством тронуты

и ласковой любовью, повела бровьми –

и я пропал. Дала мне кубок махонький –

что было в нем, я выпил, не распробовал,

но и вода колодезная всяких вин

разымчивей, из белых ручек принятая.

Как облила мне сердце нежной влагою,

ни с кем не убоялся состязания,

колчан нащупал, стрелы пересчитывал

и женихов. Я мнил: успею быстрыми,

пернатые взлетят, провоют в воздухе –

у-у-у – на грудь им прянут коршунами,

плоть растерзают белую, жизнь вон из жил –

один останусь с девою, с супругою.