Тропою волка - стр. 44
Неожиданно рука с клинком, готовым добить поверженного врага, замерла. Радзивилл глядел на кровь, что заливала бедро польного писаря, на обмякшее тело Полубинского… Что-то сломалось внутри Слуцкого князя. Мелькнула в памяти сцена дуэли во время похорон брата Богуслава Константина Острожского. Двадцатидвухлетний Богуслав бился тогда с князем Тальмонтом, сыном князя Латримуля, и ранил своего обидчика. Тальмонт упал, окровавленной рукой зажимая рану, а Богуслав, желая добить наглеца, не смог сделать этого. Его рука, его сердце задрожали в тот момент, и этого хватило, чтобы к Богуславу подскочил его секундант француз Рэмон: «Пощади его!» Затем Рэмон повернулся к поверженному Тальмонту: «Мсье! Просите пощады!» – «Пощады», – процедил сквозь зубы Тальмонт. Все вышло очень даже хорошо для Богуслава в тот момент, его слабости никто не заметил, Рэмон спас ситуацию. И вот сейчас… Губы Богуслава дрогнули, рука задрожала… Он сейчас всем сердцем желал помочь раненому товарищу сойти с коня и побыстрее наложить повязки на его кровоточащую рану. Богуслав испугался навалившегося на него щемящего чувства жалости к Полубинскому. Он круто развернул коня и поскакал обратно…
За несколько часов до приближения Богуслава к Тикотинскому замку об этом стало известно Сапеге. Новый гетман, уже раз разбитый шведами, страшно всполошился и приказал быстро снимать осаду замка и уходить. Он готов был многое отдать, лишь бы не встречаться с этим бывшим узником Бастилии на узкой дорожке. Войско Слуцкого князя подошло к замку, не встретив ни единого неприятеля. К ним навстречу на белом коне, ранее принадлежавшем Великому гетману, выехал Юшкевич, сообщив далеко не радостную весть: умер Януш Радзивилл, в крепости осталось тысяча человек, около трех с половиной сотен солдат ушло к Сапеге. Желваки на красивом смуглом лице Богуслава заиграли. Он потребовал, чтобы ему показали тело. Его просьбу выполнили… Увидев на лице покойного пятна, Богуслав взорвался: – Это действие яда! Кто-то отравил его!
– Нет, пан Богуслав, – тяжело вздохнул Юшкевич. – Это трупные пятна. Я вообще ужасно удивлен, что тело хорошо сохранилось так долго. Видимо, на морозе. А умер старик, скорее всего, от того, что последнее время много пил, нервничал и курил.
– Старик?! – орехового цвета глаза Богуслава зло впились в Юшкевича. – Как вы можете говорить такое, пан полковник! Ему всего сорок четыре года было!
– Простите, – смутился Юшкевич. – А я думал, больше. Мы его так за глаза называли в последнее время. Сердце его не выдержало…
Но Богуслав был непреклонен. Он повторял, что его кузена отравили, и обещал найти «подлую крысу» и повесить за ноги головой вниз на площади в Варшаве. Богуслав повторял, что смерть Януша – дело подлых ручонок Сапеги. Богуслав горел, нет, пылал желанием тут же отомстить этому предателю за все. Богуслав помог Юшкевичу и Герасимовичу укрепить замок и быстро покинул крепость в погоне за «седовласым ублюдком», как он не переставая именовал Сапегу. Во время своего стремительного марша в погоне за Сапегой Богуслав дважды настигал его хоругви, оба раза громя их в пух и прах.
Разгромил он и хоругвь князя Короткевича, сам пан Короткевич едва ушел, а часть его ратников перешла на сторону Богуслава. Под горячую руку разгневанного Богуслава попала и некая польская хоругвь, от которой также ничего не осталось. Небольшое войско Слуцкого князя наделало немало переполоха по всему Подляшью. Поляки и литвины, стоящие здесь в гарнизонах, либо были счастливы ретироваться, либо наблюдали издалека за стремительно передвигающимся войском Богуслава Радзивилла. Местные поляки говорили, что Богуслав продал душу черту и что его не берет ни пуля, ни сабля, а сам же он может попасть в кого угодно даже с закрытыми глазами. А тем временем заканчивалась зима, еще одна трудная зима тяжелой войны. И вот уже запели в весках: