Трилогия о мисс Билли - стр. 41
– Как я рада! Он все еще пишет «Лицо девушки»?
– Да, но теперь он пишет еще и обычные портреты. Стало очень модным иметь портрет кисти Хеншоу, и многие благородные леди милостиво поручают ему писать свои портреты. К тому же он прекрасный человек. Вы можете не знать, но три или четыре года назад он, бывало, вел себя… несколько «шаловливо», как мог бы выразиться он сам. Он водился с некоторыми людьми, которые… не годятся в друзья человеку с темпераментом Бертрама.
– Вроде мистера Сивера?
Калдервелл вздрогнул.
– Вы знаете Сивера? – видимо удивился он.
– Я видела его в компании Бертрама.
– Да, он, к сожалению, был одним из них. Но Бертрам поссорился с ним несколько лет назад.
На лице Билли просияла улыбка, но девушка немедленно сменила тему.
– А мистер Уильям все еще собирает свои коллекции? – спросила она.
– Еще бы! Я забыл тематику последней, но он тоже прекрасный человек, как и Бертрам.
– А… мистер Сирил?
Калдервелл нахмурился.
– Этот человек – загадка для меня, Билли. Я никак не могу разгадать его.
– А в чем дело?
– Не знаю. Может быть, я просто не «настроен на его волну». Бертрам однажды сказал мне, что Сирил – как чувствительная струна, которая не отзывается, если не найти правильную ноту. Я ее еще не нашел, признаюсь.
Билли засмеялась.
– Я не слышала такого от Бертрама, но, кажется, понимаю, что он имеет в виду. И он прав. Теперь я начинаю понимать, какой диссонанс я внесла в его жизнь, пытаясь подружиться с ним три года назад. Но я хотела спросить, как у него дела с музыкой.
Калдервелл только пожал плечами.
– Все так же. Иногда он играет, и играет хорошо, но он настолько непредсказуем и капризен, что уговорить его непросто. Все должно быть идеально: обстановка, инструмент, публика. Мне говорили, что он выпустил очередную книгу, какой-то глубочайший трактат о чем-то… музыкальном, само собой.
– Он раньше сам писал музыку, больше он этого не делает?
– Пишет, наверное. Иногда я слышу о нем от моих музыкальных друзей, пару раз мне даже играли что-то. Но я не смог вынести этой чепухи, в самом деле не смог, Билли.
– Вот как! И почему же? – в глазах Билли вспыхнула странная злоба.
Калдервелл вновь пожал плечами.
– Не спрашивайте. Не знаю. Его вещи всегда мучительно медленные и мрачные, как будто неупокоенный дух стенает.
– А мне нравятся стенания неупокоенных духов, – заявила Билли с явным упреком.
Калдервелл удивился, а потом покачал головой.
– Спасибо, без меня, – ответил он. – Я предпочитаю разумных и радостных духов.
Девушка засмеялась, но почти тут же замолчала.
– Меня иногда удивляет, – задумчиво сказала она через некоторое время, – почему никто из них троих не женится.
– Вы бы не удивлялись, если бы знали их лучше, – заметил Калдервелл. – Сами подумайте. Начнем с верхнего этажа Страты. Кстати, Бертрам выбрал очень подходящее название для этого дома! Прежде всего, Сирил. По словам того же Бертрама, Сирил терпеть не может «всех женщин и прочие неудобства», и мне кажется, что он прав. С Сирилом разобрались. Теперь Уильям. Его вы знаете. Любая девушка согласится, что Уильям очень мил, но совершенно не годится для брака. Отец говорит, – тут голос Калдервелла смягчился, – что Уильям и его юная жена были самой любящей парой, которую он встречал в своей жизни. Умерев, она унесла сердце Уильяма в могилу – точнее, то, что осталось от этого сердца после смерти ребенка. У него был сын, который умер.