Трильби - стр. 38
Танцы начались после обеда, в саду, перед домом лесника; Таффи, Жанно и Билли играли соответствующую музыку на своих дудках; вскоре затанцевали все присутствующие. И было кому посмотреть на это: у лесника по воскресным дням обедало летом много посетителей.
Можно без преувеличения сказать, что Трильби, несомненно, была королевой этого бала и что в самом высшем обществе балы бывали похуже, а женщины – менее красивы!
Трильби, легко и воздушно танцующая канкан (ведь его можно танцевать по-разному), выглядела необычайно обаятельно и мило – et vera incessu patuit dea![12] – и опять-таки была презабавной, не будучи вульгарной. По грациозности (даже в канкане!) она могла бы считаться предшественницей Кэйт Воган, а по неподдельному комизму – предвестницей Нелли Фаррен.
Лэрд, старательно выделывавший па «кон-кона» (как он его называл), выглядел неописуемо смешно, и если огромнейший успех является пробным камнем для комического актёра, то ни один более талантливый комик, чем он, не танцевал на сцене соло.
Вот что способны были выделывать англичане во франции в пятидесятых годах нашего века, ухитряясь при этом не терять чувства собственного достоинства и самоуважения, а также уважения их уважаемых друзей французов!
– Вот я каков! – приговаривал Лэрд, каждый раз как он кланялся в ответ на взрывы аплодисментов, прерывавших его выступление с разными сольными па его собственного изобретения в стиле шотландских народных плясок, чрезвычайно увлекательных.
Однажды Лэрд заболел (очевидно, в наказание за свои прегрешения). Послали за доктором, и тот велел, чтобы подле него дежурила сиделка. Но Трильби и слышать не хотела ни о какой сиделке. Она стала сама ухаживать за больным и не смыкала глаз в течение трёх суток.
На четвёртый день Лэрд был уже вне опасности и перестал бредить. Доктор застал бедную Трильби спящую глубоким сном у изголовья кровати своего пациента.
Мадам Винар на пороге спальной приложила палец к губам и шепнула: «Какое счастье! Он спасён, месье доктор, прислушайтесь – он молится по-английски, этот славный юноша!»
Добрый старый доктор, не понимавший по-английски ни слова, услышал, как Лэрд слабым, приглушённым, но ясным голосом торжественно и с воодушевлением декламировал:
– Ах, как это мило с его стороны, – воскликнул доктор. – Достойнейший молодой человек! Он благодарит небо за своё спасенье! Прекрасно! Прекрасно!
Несмотря на то что сам он был скептиком, вольтерианцем и враждовал с церковью, добряк доктор растрогался до глубины души, ибо был стар, а потому отличался терпимостью и снисходительностью.
И после он наговорил столько приятного Трильби и по поводу этого, и по поводу её замечательного ухода за своим пациентом, что она даже всплакнула от радости – как та темнокудрая Алиса, которую любил Бен Болт.
Хоть это и звучит весьма сентиментально, однако всё это на самом деле было так, как здесь описано.
Легко понять, следовательно, почему трое англичан с течением времени стали питать к Трильби совершенно особое чувство. Им было грустно думать, что настанет день, когда этому необычному и прелестному дружескому квартету наступит конец и каждый из них расправит крылья и улетит своей дорогой, а бедная Трильби останется одна. Они даже строили планы, как ей лучше устроить свою жизнь, чтобы избежать коварных сетей и ловушек, которые, безусловно, усеют её одинокую стезю в Латинском квартале, когда их не будет подле неё.