Триггерная точка - стр. 3
Коликов же вновь почувствовал волнение девушки. Когда находишься в чужой голове, то неизбежно полностью сливаешься с объектом наблюдения. Думаешь на его языке. Осязаешь мир его органами чувств. Ощущаешь боль, возбуждение, страх, смятение, наполненность мочевого пузыря, зубную оскомину, даже религиозный трепет. Все эмоции и чувства, принадлежащие объекту, ощущаются, словно свои собственные. Единственное, куда не мог проникнуть внедренный наблюдатель, это память и мысли объекта. Коликов ощутил страх Эльмы. Она обернулась на запертую дверь в ванную. Обернулась так, словно ожидала увидеть там кого-то. Словно чувствовала, что за ней следят. Собственно, так оно и было, Коликов сейчас именно этим и занимался – следил за девушкой. Ощутить его присутствие она не могла. Не должна была по всем законам. Но почему-то ощущала.
«Что ж, – подумал Коликов, – впредь буду осторожнее».
Девушка еще с минуту прислушивалась к себе и к окружающему миру. Решив, что ей померещилось, она пожала плечами и принялась за утренний моцион. Почистила зубы, приняла душ, высушила полотенцем волосы и, накинув коротенький халатик на все еще влажное и разгоряченное тело, направилась в кухню готовить завтрак. Душ, к слову, Коликов выдержал стоически, хотя Эльма не упустила возможности поиграть с собой струями воды. Или девушки каждый раз ТАКОЕ ощущают в душе?
Яичница с жареным беконом, тосты, заварной кофе, сигарета популярной американской табачной компании, пара страниц модного западного журнала.
«Нет, Эльма Хейнкель, вы точно не простой искусствовед», – подумал Коликов и затаился.
Позавтракав, девушка высушила и уложила волосы, мурлыкая под нос какую-то легкую мелодию. Наличие западных ежедневных гигиенических средств для женщин, равно как и богатый гардероб, подтвердили догадку, вертевшуюся в голове Коликова. Эльма Хейнкель, искусствовед музея в восточном Берлине, была не той, за кого себя выдавала. Очевидно, у девушки водились и деньги, и все блага цивилизации, которых не было у рядовых жителей ГДР начала шестидесятых. Кто она? Провокатор? Шпионка? Элитная проститутка? Версий было много, но главный вопрос, волновавший сейчас Коликова, состоял в том, почему выбор капсулы компьютера выпал именно на сектор «7-Б»? А ведь у Коликова были альтернативы. Такие заманчивые сектора были на выбор: Сталинград, Брест, Москва, Будапешт… Не менее десятка потенциальных вариаций. Нет же, выбрал самую экстравагантную. Ну что он может накопать тут, в Берлине, да еще и в шестьдесят втором? Ладно, если б сороковой или тридцать девятый. Там хоть в разведчика поиграть можно – придать вероятностям благостный вид и помочь своему времени укрепить позиции. Но тут, из шестьдесят второго, что можно сделать? Все, что возможно, уже наворотили. Войну выиграли. Даже стену начали сооружать. То, конечно, была еще не знаменитая «Берлинская стена» образца семьдесят пятого: сто с лишним километров тотального контроля и запретов, где были и колючая проволока, и противотанковые ежи, и «газон Сталина», и все это под охраной первых в мире сигнальных систем и тысяч штази, патрулирующих территорию денно и нощно. Но даже эти шестьдесят километров кирпичной кладки и спиралей Бруно с КПП уже возымели потрясающий обратный эффект. Сотнями, если не тысячами в день рядовые немцы бежали на «загнивающий запад». Бежали, потому что жрать там было слаще, нравы были вольнее, а работа оплачивалась более щедро. Те же, кто остался, были обречены на жизнь за железным занавесом. В стране Варшавского договора. В стране, полной дефицита и навязчивого партийного контроля.