Триалоги: импровизации на свободные темы - стр. 12

Сам воздух здесь напоен землей. Мы вздыхаем, притрагиваемся к самой земле, по видимости притрагиваясь к предметам, видим и различаем все сквозь флер, покров пыли; сами мысли и результат труда тоже различаешь и видишь сквозь пыль, они покрыты пылью.

Это все та же земля. То, что она не взяла прямо в свой низ, она нашла, достала, обняла собою, но уже в другом своем обличье…

Основная мысль работы состоит в попытке реконструкции русского культурного космоса в его пространственном измерении, с выделением внешнего пространства, пространства около дома, крыльца, двери, прихожей и комнат. Смысловая ось очевидна: от грязи к чистоте, от тьмы к свету. Психологическая ось – в попытке укрыться от враждебности чужого, пугающего мира. Этому космосу противопоставляется однородный космос чистоты европейцев. У них обостренное чувство собственного Я и способность отождествлять себя с обобщенным другим создают тип пространства, где «мое» каждого сливается в «мое» всех. В России у истока – не «мое», а «наше». Здесь говорят не «Я с тобой пойду гулять в лес», а «Мы с тобой пойдем гулять в парк». Парк в России есть всегда парк культуры – особо ухоженное место, остальное – некультура, но и не природа как автономная первозданность. Русское «наше» означает отсутствие субъекта дела и речи – «ничье», не «личное», а «казенное».

Но, дойдя до этого места, я столкнулся с особой трудностью в тематизации. Закон текстового строительства требует, чтобы было сказано нечто в этом роде: «Да, конечно, все это так, жизнь в России такова, но есть здесь некая положительная для всех нас темнота, обнаружением которой оправдается вся эта работа». Тогда как бы достигнут всегда взыскуемый катарсис, разрешение, облегчение от постоянного нагнетания страха и ужасов, фантомов из русской волшебной сказки. Но и у меня, и, по-видимому, у моих собеседников такое разрешение ищется на пути выявления культурных и культовых прототипов русской жизни, как будто ссылка на Перуна или Велеса что-то объясняет. Трансцендирование вверх по русско-мировому древу должно выявить эту положительную «с точки зрения вечности» русскую идею. Но какова она?

P. S. Если всякая культура другая строится на базовой оппозиции типа конфуцианства или легизма у китайцев, разума и чувства у французов, то в России этого нет. Грязь и чистота не есть оппозиция, а тьма и свет не похожи на аналогичную пару в цветоведении Гете. Они – зарубки на пути непрерывного перехода из одного состояния в другое, даже не состояния, а самочувствия…

Очень выразительна мысль о том, что мусор есть духооставленность вещей, а идеология – вещеоставленность идей. Там, где вещи и идеи взаимно вычитаются, в материальном бытии царит мусор, а в духовном – «идейность». Причем сущность их, в силу взаимолишенности, эквивалентна: и мусор, и идейность основаны на равенстве. В одном случае это качественная безразличность и голая количественность частиц, слагающих кучу мусора, в другом – уравнительность, провозглашаемая идеологией. Почему же так сразу и одинаково получается – и для людей, и для вещей? Потому что вещи приобретают свою качественность благодаря человеку, которым они индивидуально сработаны и которому лично принадлежат: качественность вещей есть их бытие в качестве чьей-либо собственности. С другой стороны, и личность обретает свою качественность и независимость в мире благодаря вещам, которыми обладает. Недаром язык «помнит», что