Три Ярославны - стр. 27
Тогда старик протягивает к Харальду руки, трясет головою и просит слезно:
– Видит Бог, не хочу им мести. Я их простил, и ты прости, как велел нам Христос.
Харальд говорит:
– Хоть бы ты их и сто раз простил, у меня служба такая – не спускать разбойникам. Лучше скажи, что я еще могу сделать для тебя.
Роберт Дьявол говорит:
– Ничего, кроме того, что сделать не хочешь. А мне нужно спешить, ибо силы оставляют меня, а я хочу вернуться домой и благословить перед смертью сына своего и наследника Вильгельма.
И они дружески прощаются, и Харальд дает Роберту денег на дорогу и двух воинов с Чудином во главе, чтобы проводили старика до Кесарии, куда приходят корабли.
Солнце поднимается выше, и все жарче зной. И Харальд собирается отдохнуть в тени. Но тут к нему в ротонду приходит Фома Эротик, патрикий. И в руке у него книга, в которую нотарий записывал его беседы с Архитектором.
Патрикий жадно выпил весь кувшин вина и говорит:
– Знаю, славный Харальд, что не любишь, когда мешаются в твои дела. Но многое не сходится в этой книге с отпущенными суммами.
– В этом я плохо понимаю, – говорит Харальд. – Скажи, кто виноват и кого наказать, и я исполню.
– И разбойники, – продолжает грек, – все еще грабят на Иерихонской дороге, и прибыль от паломников уходит в их руки мимо казны. Слышал, что они ограбили самого герцога Норманнского. И, думаю, мало он расскажет хорошего о службе безопасности в Святых местах.
Харальд говорит:
– Не будут отныне грабить.
И больше ничего не сказал, и патрикий ничего не спросил, потому что знал цену слова Харальда.
Тут халиф Дахер вошел и, улыбаясь льстиво, говорит им:
– Труды – до полудня, а теперь прохладная баня и жаркие гурии ждут вас!
Грек сразу оживился и, облизнув губы, спрашивает:
– Хороши гурии?
Халиф в ответ только закатил глаза и защелкал языком. Грек говорит:
– Отдохнем, Харальд?
– Мои труды – после полудня и к ночи, – сказал Харальд и вышел. А халиф Дахер хихикает:
– Харальд так верен своей Эллисив, что, я боюсь, у него кое с чем не все в порядке.
Фома Эротик говорит:
– Главное, чтобы у него меч был в порядке. И чтобы не меньше, чем Эллисив, он служил василевсу.
Харальд же, выйдя из дворца, велит Ульву привести пойманного разбойника. И велит развязать его, ведя меж тем разговор с Ульвом, что сегодня ночью пройдет караван с дорогими тканями из Дамаска и как жаль, что все воины в дозорах по другим местам и некого послать на Иерихонскую дорогу.
Ульв ничего не понимает, но, зная, что Харальд не скажет зря, не спорит.
Разбойника развязывают, и Харальд говорит ему:
– По законам Империи должно ослепить тебя. Но человек, которого ты ограбил, просил простить тебя во имя Господа. Иди и подумай об этом благом деле, и, может, оно отвратит тебя от разбоя.
И разбойника отпускают, и он славит Аллаха и Харальда, а Харальд начинает совещаться с Ульвом.
Настает ночь, и спадает зной, и все сущее радуется прохладе. Луна освещает пустыню, и дорога Иерихонская, вытоптанная до глади, блестит под луной, как река.
И по этой дороге шагает караван из десяти верблюдов с двумя погонщиками. Между горбами у верблюдов свисают мешки с дорогими тканями, как и говорил Харальд.
И они доходят до моста через ручей, откуда невдалеке видна бедуинская деревня. И в этот поздний час многие жилища в ней светятся.