Три Ярославны - стр. 18

Тогда кто-то из варягов с холма кричит:

– Харальд, войско движется у города!

Харальд поднялся и видит далеко множество пеших и конных воинов в строю, и все они идут прочь от Сиракуз вдоль берега, а за войском волокут на волах башни и стенобитные орудия.

– Узнай, что там такое, – говорит Харальд Чудину.

Тот кивнул варягу, сводившему коня с корабля, варяг вскочил в седло и поскакал к войску. Скоро он вернулся и сказал что-то Чудину, а тот говорит Харальду:

– Это Маниак отходит от Сиракуз, чтобы не мешать тебе.

Харальд посмотрел вслед уходящему войску, усмехнулся и говорит:

– Эх, Маниак, Маниак, разве мало в мире городов на нас двоих?

Больше он ничего не сказал и сел пировать. Вот он выпил большой рог вина и замечает Андроника, все стоящего поодаль.

– Ты еще здесь? – спрашивает Харальд.

Андроник побелел от обиды, но сдержался и говорит:

– Меня прислал сюда император Михаил, и мой долг доложить венценосному…

Харальд махнул на него рукой, чтоб молчал, и спрашивает Чудина:

– Как, ты сказал, зовется этот город?

Чудин отвечает:

– Сиракузы.

– Доложи венценосному, – говорит тогда Харальд Андронику, – что я взял Сиракузы на рассвете.

Наступает ночь, и варяги спят на берегу за холмом, выставив дозоры, только Харальд с Чудином и Феодором вышли из стана и лежат за кустами на пригорке, а перед ними опустевшее поле со следами костров войск Маниака, а дальше – крутые стены города.

Харальд долго смотрел на стены и говорит:

– В лоб его не взять.

Чудин говорит:

– Вот греки подкоп и затеяли.

– Глупое это было дело, – говорит Харальд. – В узкой дыре перебили бы греков, как крыс.

Потом он глядит на намет, скрывающий подкоп, и спрашивает:

– Войдет полсотни воинов под намет?

Феодор прикинул и отвечает:

– Если дружка на дружку лягут до верха, семьдесят войдет.

– А до ворот оттуда – шагов сто, – говорит Харальд.

– Восемьдесят пять, – отвечает Феодор.

– Глаз у тебя наметан, живописец, – говорит Харальд и задумывается.

Чудин говорит:

– Тишь какая. У нас в Киеве давно бы уже вторые петухи пропели.

– Кому здесь петь, – отвечает Феодор. – Поели петухов-то. И собак нет – не лают.

– Это хорошо, – говорит Харальд, вставая. – Будите воинов.

Вот ночь идет к концу, и рассветает.

И сарацины, несущие дозор на стене, видят, что через поле, опустевшее с уходом Маниака, движутся к воротам города несколько человек в белых похоронных балахонах и несут на плечах гроб. И еще видят они, что за гробом везут повозку, груженную тремя большими мешками, а к повозке привязан козел.

Теперь надо сказать, что эти люди, хоть и одеты были по-сарацински, были варяги, и среди них были Харальд, одноглазый Ульв и Феодор-живописец.

Вот перед ними в землю вонзается стрела, и со стены им кричат:

– Кто вы и зачем пришли?

Тогда Феодор, который шел впереди, поправил чалму и тоже кричит:

– Велик Аллах!

– Нет бога, кроме Аллаха, – отвечают со стены. – Что вы за люди?

– Мы люди господина нашего Абу-али-ибн-Фарадж-Абдуллы, – говорит Феодор, – мир его праху, и горе нам, несчастным!

– Что вам нужно? – спрашивают со стены.

– Господин наш родом из Сиракуз и завещал похоронить его на родине по обряду предков. А где теперь найдешь в Сицилии хоть одну уцелевшую мечеть и живого муллу? – говорит Феодор.

Сарацины ушли и привели старшего над ними. Тот пришел и говорит: