Три вещи, которые нужно знать о ракетах. Дневник девушки книготорговца - стр. 21

Утренние часы я отводила для того, чтобы помечтать, посочинять, порисовать и послушать музыку, при этом образы, возникающие в моем воображении, казались мне столь же реальными, как и вид за окном. Все, что приходило мне на ум, я принимала за нечто священное и заносила в свой дневник.

Некоторые скульпторы говорят, что они вовсе не высекают задуманное произведение из куска мрамора, а скорее наоборот – обнажают уже существующую, скрытую в нем форму. Именно так я всегда воспринимала кинематограф. Моя работа заключалась не в том, чтобы смастерить некий образ из слов, а в том, чтобы выступить в роли писца, который передает на бумаге содержание образов, которые сами предстают перед ним. Такой процесс сочинительства, окружающий его ореол загадочности и мистицизма всегда подогревали во мне интерес к этому занятию. Некоторые образы заводили меня в тупик, другие же таили в себе целые миры, которые открывались мне все больше по мере того, как я глубже в них погружалась.

Чувствуя, что не могу сдвинуться с мертвой точки, я часто обращалась к произведениям Германа Мелвилла. «Моби Дик» был одной из моих любимых книг, и я часто представляла себе, как Мелвилл в костюме своей эпохи сидит на моем икеевском диване, с легким недоумением и подозрительностью поглядывая на чашку с зеленым чаем, который я ему налила, и гадает: как же, черт возьми, я тут оказался? Потом он начинает неистово орать на меня, требуя покопаться в недрах души, и заявляет, что мне не найти покоя, пока мое чувство прекрасного и таинственного не насытится. Для меня Мелвилл служил олицетворением человека достаточно свободного, чтобы позволить своему творческому воображению вести его куда угодно. Его книги не теряли новизны и будоражащей остроты, ведь он не боялся рисковать и придумывал образы и сюжетные линии и составлял фразы смело и с блеском. Каждый раз, когда мне начинало казаться, что я ничего не понимаю в писательстве, Мелвилл словно маяк указывал мне путь, уберегая от скалистых берегов гнездившегося внутри подсознательного стремления усомниться в себе.

Я налила себе чаю и вернулась к тетради. С ее страниц проглядывали половинчатые очертания сегодняшнего видения, так что я вновь закрыла глаза и погрузилась в мечты: вот девушка, кутающаяся в шерстяной свитер, сидит за длинным деревянным прилавком в букинистическом магазине где-то в Шотландии, на берегу моря. Откинувшись на спинку стула и положив ноги на столешницу, она наблюдает за тем, как за окном течет жизнь.

Я отчетливо вижу перед собой этот магазинчик: высокие деревянные стеллажи, заполненные красивыми старыми книгами в обложках разных цветов и всевозможных размеров. Чувствую стоящий в воздухе запах сырости и плесневелой бумаги. Девушка за прилавком еще глубже ныряет в свитер, – должно быть, на смену осени идет зима: пар закручивается над стоящей перед ней кружкой с горячим чаем. Спокойная и умиротворенная, она погружена в свои мысли, как вдруг звон висящего над дверью медного колокольчика прерывает ее грезы.

Открыв глаза, я удивилась, что передо мной все та же залитая солнцем лос-анджелесская квартира. Ощущение спокойствия быстро улетучилось. Одна и та же картинка то и дело возникала в моем воображении вот уже около года, что было необычно, но еще больше меня удивляло то обстоятельство, что девушка из моего видения была пугающе похожа на меня. Я постоянно представляла себе другие миры и их обитателей, но ни разу у меня не возникало сцен с собственным участием.