Три судьбы. Часть 3. Ведунья - стр. 12
Уже и Татьянка очнулась от своей дремоты, тоже села, раскрыв рот смотрела на Агнессу, потом взяла голубой цветок, поникший на толстой, мохнатой ножке из одной из кучек, хотела понюхать, но девочка рывком подскочила к ней и выхватила стебелек из ее рук.
– Не трогай. Тебе нельзя. На эту.
И протянула тетке нежное соцветие темно-пурпурного цвета – растение пахло сладко и успокаивающе, навевая покой и радость.
– Под подушку положи, теть Тань. Или в мешочек зашей, носи с собой. Правда.
Девочка потеряла интерес к взрослым бестолковым девчонкам, отвернулась, собрала свою добычу, уложила в матерчатую сумочку, поправила косынку натянула тапки на босые ножки.
– Пошли. Баба Марина ругаться будет. И Андрюшка устал.
Алла всплеснула руками, шутливо хлопнула Агнессу по круглой попке.
– Ах ты выдумщица! Какой еще Андрюшка?
Агнесса положила руку на Татьянкин живот и тихонько сказала.
– Этот!
…
Дома Марина вытащила из косы Татьянки темно- красный, уже поникший от жары цветок.
– Смотри-ка! Вербена! Не часто в лугах встретишь, Луша любила их очень. Говорила – сильный оберег это. И где сорвали только…
Глава 8. Признание
Тихая река баюкала лодку ласково, чуть покачивая на еле заметных волнах, которые вдруг рождались на стремнинах и тут же исчезали, превращаясь в легкую рябь на спокойных разливах. Алла сидела на носу, на лавке, у нее в ногах на надувной подушке примостилась Агнесса. Девочка дремала, уткнувшись в колени матери, и Алла тихонько гладила ее по голове – всей в золотых кудряшках шелковых волос. Сентябрь в этих краях часто был прекраснее жаркого лета – теплые, бархатные дни, полные спелых ароматов, сменялись прохладными, но еще не холодными ночами, которые от света огромных мохнатых звезд, ясной луны или серебряного месяца казались прозрачно-сапфировыми, изукрашенными кружевом темно-фиолетовых ветвей еще не потерявших листву берез и кленов, а уже осыпавшиеся каштаны пронзали высокое небо мечами острых голых стволов. Димка обожал пробираться на лодке по тайным местечкам их красивой колдовской реки, а в последнее время это полюбила и Алла. Они часами любовались постепенно засыпающими берегами, молчали, да и говорить было не надо, слова бы только мешали. Но сегодня Дима вдруг прервал молчание. Убедившись, что Агнесса крепко спит, он тихонько, почти шепотом спросил жену
– Аллусь… А может быть нам о ребенке подумать? Что мы все боимся, притворяемся, врем сами себе? Ты же хочешь малыша, разве нет? И я… Я так о мальчишке мечтаю, прямо во сне вижу. А?
Алла подняла глаза на мужа, и такое страдание отобразилось в их потемневшей глубине, что у Димки аж захолонуло внутри, до боли.
– Знаешь, что мне гадалка сказала, Дим? Я тебе говорить не хотела, но раз уж ты сам… Сказать?
Димка мотнул головой, как упрямый бычок, почему-то слова застряли в горле и он лишь кивнул.
– Она сказала, что тогда – да, беда была общая. Но детей больше у нас нет не из-за меня… Это ты виноват…
Димка даже не покраснел, он вспыхнул пламенем, и через секунду нельзя было даже сказать, что горит ярче – его волосы или щеки, Алле даже показалось, что этот огонь отразился в спокойной воде и поджег ее.
– Что значит я? Я болен?
– Нет, Дим. Она сказала, что пока ты любишь ее… Машу, в смысле… Детей у нас больше не будет. Не сможешь ты сделать мне такого подарка…