Три дочери Евы - стр. 25
И тут краем глаза она увидела прозрачный силуэт – скорее ангельский, чем человеческий. Она сразу поняла, кто это. Дитя Тумана. Розовые щечки, ямочки на руках, пухлые ножки, вьющиеся золотистые локоны, которые еще не начали темнеть. На одной щеке – пятно цвета сливы. Очаровательный малыш, не имеющий ни плоти, ни крови. Джинн. Дух. Галлюцинация. Порождение ее воображения, охваченного ужасом. Впрочем, он уже являлся к ней прежде.
Ничего не замечавший насильник, чертыхаясь себе под нос, принялся спускать брюки. Пальцы его нетерпеливо теребили веревку, заменявшую ремень, но узел был затянут слишком туго. К тому же бродяге приходилось действовать одной рукой, второй он удерживал Пери.
Дитя Тумана хихикало от удовольствия. Взглянув на ситуацию его невинными глазами, Пери тоже сочла эту сцену смешной и расхохоталась. Расхохоталась во весь голос. Такая реакция озадачила насильника, и он на миг ослабил хватку.
– Дай помогу, – предложила Пери, кивнув на веревку.
Во взгляде бродяги мелькнула растерянность, смешанная с недоверием. На мгновение губы исказила снисходительная ухмылка. Он сделал все, чтобы ее испугать, прекрасно зная по опыту, что страх – самое могущественное оружие. Страх заставляет встать на колени самых заносчивых и высокомерных. Он отпустил ее и слегка подался в сторону.
Этого было достаточно, и Пери, не мешкая ни секунды, с силой оттолкнула его от себя. От неожиданности он повалился на спину. Она проворно вскочила и несколько раз ударила его ногой в пах. Бродяга заскулил, как раненое животное. В этот момент Пери не испытывала никаких чувств – ни гнева, ни жалости. Человек всегда учится у других. Одни люди учат нас доброте, другие – жестокости. Она не знала, оказался ли насильник, отравленный парами клея, которые уже начали в его организме свое разрушительное действие, слишком слабым, или же какая-то могучая загадочная сила неожиданно пришла ей на помощь. Ясно было одно: он в полной ее власти. Она может сделать с ним все, что захочет.
Вложив в удар всю силу, Пери двинула его ногой в лицо. Судя по тошнотворному треску костей, она сломала ему нос. Вид крови, заливающей его лицо, не только не испугал ее, но и распалил еще больше. Уже плохо понимая, что делает, она продолжала наносить удары и руками, и ногами, словно по инерции, куда придется.
Бродяга закрывал живот руками, его грязное пальто задралось, обнажив тощий торс. Покорный и безмолвный, он лишь корчился под ее ударами, словно вдруг ощутил смертельную усталость и больше не хотел сопротивляться.
– Сукин ты сын, – приговаривала Пери.
Со времен Оксфорда она не употребляла бранных слов, но теперь они срывались у нее с языка с удивительной легкостью.
Дитя Тумана беззвучно парило в воздухе. Видение, неуловимое, как шепот, нежное, как тончайший шелк. Младенец уже не улыбался. Его черты, словно вылепленные из мягкого воска, застыли в неподвижности. Не то чтобы он осуждал происходящее. Нет, он находился за пределами подобных вещей, в иной сфере. Убедившись, что Пери более не нуждается в его помощи, он устремился прочь из этой реальности. Сгущавшийся сумрак поглотил его без следа.
Пери сразу же перестала бить бродягу. Легкий ветерок шевелил ее волосы. В вышине громко и сердито кричала чайка – быть может, потомок той самой чайки, которая проглотила язык немого поэта. На кого она злилась в этом огромном городе из людских толп и бетона?