Три Ангела для миллиардера. Свадебный кортеж - стр. 17

Утром мне остаются только обрывочные воспоминания и странное чувство, что я упускаю что-то важное. Эта пустота внутри словно отсутствие части меня, которую я потерял. Я пытаюсь понять, каким образом они связаны, но чем больше копаю, тем меньше что-то понимаю.

После душа возвращаюсь в комнату, Анны уже нет, ушла к себе. Странно что она вообще сегодня спала у меня, возможно, я в самом деле в последнее время веду себя неадекватно.

Даю твердое слово связаться с профессором, прохожу в гардеробную и выдвигаю ящик с галстуками. Там лежит фото моего брата, сделанное незадолго до его гибели. Он стоит возле гоночного болида со шлемом в одной руке, вторая поднята в приветственном жесте на фоне болельщиков.

В ушах нарастает шум восторженных трибун, и я трясу головой, чтобы избавиться от воображаемых звуков.

Ставлю фото перед собой, упираюсь руками в витрину и смотрю в зеркало. Марк улыбается в объектив широко и открыто, он еще не знает, что меньше чем через месяц его не станет.

Вглядываюсь в лицо в зеркале. Перевожу взгляд на фото. Если сделать скидку на разницу в восемь лет, то нас не отличить. Слишком пугающее сходство.

Мы и были похожи, во всем. Даже татуировками. Нас называли не братьями, а клонами. Клоны Громовы, Мартин и Марк.

Пробую улыбнуться, уголки губ кривовато ползут вверх — это не улыбка, больше похоже на оскал. Хищный, звериный. И все же, не могу отделаться от ощущения, что там на фото я.

Нет, не я. Не я. Ударяю кулаком об зеркало, попадая точно в собственное лицо. Это лицо принадлежит Мартину, Мартину, черт возьми, а не Марку. Марка больше нет.

Почему тогда мне кажется, будто я вторгся в его мир и каждую ночь живу его жизнью? Я не знаю, как разрешить этот парадокс, но ночные гонки продолжают мучить мою душу, будто внутри меня горит адово пламя.

Каждую ночь я проживаю жизнь своего брата, словно зацепившись за его тень. А наутро просыпаюсь, дрожащий от кошмаров, полностью дезориентированный, не разбирая где заканчивается сон и где начинается реальность.

Личная идентичность растворяется в этом кошмарном плетении. Чувствую себя пленником собственного подсознания, пытающегося разгадать смысл этих похожих на пытку воспоминаний.

Психолог говорит, это так работает чувство вины за то, что я жив, а Марк нет. Каждый раз во время очередной терапии мы пытаемся разрушить этот ментальный лабиринт. Но ничего не меняется.

Облегчение приходит на короткое время, совсем ненадолго, а потом снова все возвращается на свои места.

Чувство вины вновь окутывает черным туманом, напоминая о том, что я остался жив, а Марк мертв. Над моей душой словно навис морок, и я обречен на вечное наказание за свою живучесть.

Иногда я уверен, что Марк занял мой мозг и ненавидит меня за каждый оборот колеса, за каждую ночную победу на трассе. И в эти моменты я тоже ненавижу его всеми фибрами души.

***

— Привет, сын, ты уже позавтракал? — обращаюсь к Марату, который сидит за столом на террасе, развернувшись вполоборота.

— Привет, пап. Позавтракал, — рассеянно отвечает сын, сосредоточенно печатая в телефоне.

— Я распоряжусь, чтобы тебе принесли завтрак, — Анна скользит по мне сдержанным взглядом. — Маратик уже поел, а я жду тебя.

— Хорошо, благодарю, — сажусь напротив и пока несут завтрак, рассматриваю своего семилетнего сына.