Трансплантация (сборник) - стр. 12
– А может, и ты. У тебя тоже «мерседес» навороченный. Это, во-первых. А во-вторых, я не Кольцов. Я просить не буду. У меня свой резон имеется. Хромированный! – Гуреев вновь, кряхтя, нагибается и отключает аппарат от сети. – Не хочешь так платить? Хорошо! Мы полюбовно договоримся. На дружеской встрече без галстуков. Значит, так. Расписываем одну партейку. Всего одну. Выиграешь – верну утку и аппарат включу. Проиграешь – гонишь Сашке на операцию двадцать тысяч баксов. Играем?
На последних словах Гуреева Маракин вспоминает про спасительную кнопочку над головой. Незаметно нажимает на неё. Раздается пронзительный звонок. В коридоре яркие мелькания света. Входит встревоженный Лисин.
– Что случилось, Руслан Львович?
– Вон! Розетка! Козёл тот, – хватает ртом воздух Маракин.
Лисин включает в сеть аппарат. Подходит к Гурееву и, взяв его под локоток, уводит к двери. За ними, как пёс на привязи, тащится штатив с капельницей.
– Послушай меня внимательно, Гуреев. Если с Маракиным что-то случится. По твоей вине, не по твоей. Я разбираться не стану. Я просто отменю всю поддерживающую терапию. Притом вовсе не тебе. Тебе поддерживать уже нечего. А другу твоему молодому. Нефёдову. Ему, если честно, и так дней десять-пятнадцать осталось.
– Чушь не неси. – Гуреев кидает настороженный взгляд на Сашу – не слышит ли он. Но Нефёдов спит.
– При чём здесь чушь, Гуреев? Вовсе и не чушь! Сердечная мышца у Нефёдова срастается с подреберной тканью. Сердцу такую тяжесть не потянуть. Тихо остановится. Ночью, скажем. И всё!
– Врёшь! – пытается вырваться из цепких рук главврача Гуреев.
– А это даже и не мой вовсе диагноз. Кольцова. – Лисин продолжает крепко удерживать за локоть Гуреева. – Можешь у него самого спросить. Дней десять-пятнадцать, не больше! Это с терапией! А без терапии загнется Нефёдов твой уже завтра! Притом в жутких мучениях. Понятно?
– Ты, гнида, не посмеешь.
– Посмею. Ты меня знаешь! – Выпустив, наконец, локоть больного, Лисин уходит из палаты.
В полном изнеможении Гуреев хватается обеими руками за косяк двери.
– Посмеет! Я тебе посмею. – Почувствовав временную свободу, капельница резко наклоняется и с грохотом падает на пол. Отлетает от штатива пакет с трубками. Раствор течёт по линолеуму. – Я мэру нашему напишу! Кручилину! Он справедливый, разберётся! Да я за Саньку. Я этого Лисина… я его, гада… я его… – Голос Гуреева начинает хрипеть. Он задыхается. – Лисин у меня кровью. Скотина… – Валится без сознания на пол.
В ординаторской больницы тускло светят две пыльные лампочки. За столом Кольцов. Рядом на стуле Ирина Германовна Нефёдова, мать Саши.
– Ирина Германовна, дорогая. Увы, но я в таких случаях не ошибаюсь.
– Я вам верю, Сергей Иванович. – Губы у Нефёдовой дрожат, в глазах слёзы. – Но хоть какой-то шанс ведь должен быть.
– Главный шанс – найти донора.
– С моей зарплатой…
– К властям обратиться. К мэру! – Кольцов встаёт, подходит к тёмному окну. – В газету писать – «Помогите люди добрые. Спасите сына». Голодовку объявить, трассу федеральную перекрыть. Я не знаю что! Но что-то делать надо!
– В газету писала. Там одно объявление двух моих зарплат стоит. К мэру нашему на прием ходила.
– Неужели не помог? Я здесь недавно, но о Кручилине слышал только хорошее. Как-то даже странно в наши дни.