Трактир «Ямайка». Моя кузина Рейчел. Козел отпущения - стр. 85
– Много лет назад, когда я была еще совсем ребенком, мне доводилось слышать, как об этом рассказывал сосед, – произнесла она, – а потом, позже, когда я была уже достаточно большая, чтобы понимать, что к чему, ходили слухи о таких вещах – обрывки сплетен, которые тут же старались пресечь. Кое-кто из тех, кто возвращался с северного побережья, рассказывали жуткие истории, но их заставляли замолчать: старики такие разговоры не поддерживали, это было оскорблением приличий. Я не верила ни одной из этих историй; я спросила мать, и она сказала мне, что это ужасные выдумки злых людей: ничего подобного нет и быть не может. Она ошибалась. Теперь я знаю, что она ошибалась, мистер Дейви. Мой дядя – один из них; он сам мне это сказал.
Ее спутник по-прежнему ничего не отвечал; он сидел неподвижно, как изваяние, и Мэри снова заговорила, все так же шепотом:
– Они все замешаны в этом, все до единого, от побережья до берегов Теймара, все те, кого я видела в ту первую субботу в баре. Цыгане, браконьеры, матросы, разносчик с гнилыми зубами. Они убивали женщин и детей своими руками; они держали их под водой; они били их обломками скал и камнями. Повозки, которые ночами путешествуют по дорогам, – это повозки смерти, и развозят они не просто контрабанду: бочонки с бренди или тюки с табаком, – а весь груз затонувших судов, за который заплачено кровью, вещи убитых людей. Вот почему моего дядю боятся и ненавидят робкие местные фермеры, и вот почему все двери заперты для него, и вот почему кареты проезжают мимо его дома в тучах пыли. Все подозревают его, но никто не может доказать. Моя тетя живет в смертном ужасе перед разоблачением, но дяде достаточно просто напиться в присутствии незнакомца, и его секрет станет известен всему свету. Вот, мистер Дейви, теперь вы знаете правду о трактире «Ямайка».
Едва дыша, Мэри прислонилась к стенке экипажа, кусая губы и ломая руки от волнения, с которым не могла совладать, обессиленная вырвавшимся у нее потоком признаний; из темных закоулков ее сознания беспощадно пробивался к свету некий образ; это было лицо Джема Мерлина, человека, которого она любила, злобное и искаженное, окончательно слившееся с лицом его брата.
Лицо под черной широкополой шляпой повернулось к ней; девушка заметила внезапный взмах белых ресниц, и губы зашевелились.
– Значит, пьянство развязывает трактирщику язык? – спросил викарий, и Мэри показалось, что его голосу недостает обычной мягкости; он звучал резче, как бы на более высокой ноте; но, когда девушка взглянула на своего спутника, его глаза смотрели на нее как всегда холодно и безразлично.
– Да, – ответила она. – Если мой дядя проживет пять дней на одном бренди, он готов обнажить душу перед всем миром. Он сам мне так сказал, когда я приехала, в первый же вечер. Тогда он не был пьян. Но четыре дня назад, когда дядя вдруг очнулся посреди ночи и, шатаясь, вышел в кухню, – он разговорился. Вот откуда я все знаю. И наверное, поэтому я утратила веру в человечество, и в Бога, и в себя саму, и именно поэтому сегодня в Лонстоне я вела себя как дура.
За время их беседы буря разбушевалась еще сильнее, и теперь, когда дорога поворачивала, экипаж двигался прямо против ветра и почти стоял на месте. Он раскачивался на высоких колесах, и внезапный ливень застучал в окна, как пригоршня гальки. Укрыться было негде; пустошь по обе стороны лежала обнаженная и беззащитная, и тучи мчались над землей и рвались в клочья о скалистые вершины. Ветер приобрел соленый, влажный привкус, принесенный с моря, за пятнадцать миль отсюда.