Трактир "Бойкая щучка" - стр. 6
Волосы черные настолько, что отливали синевой, как вороново крыло. Возраст, скорее, средний, но как следует я разглядеть не успела. Сердце глупо заметалось от мысли: “А вдруг я, то есть Габриэла, натворила что-нибудь и вместо шанса новой жизни я попаду под суд”.
Доктор кивнул офицеру на меня, а тот уверенно подтвердил:
- Да, это она! - и четким шагом направился ко мне.
“Конец”, - холодея, подумала я и замерла, как кролик перед удавом.
- Сеньорита Ловейра? Позвольте представиться: капитан Луис Мигель. Можно присесть? - он указал на стул, стоящий возле моей койки.
Я только судорожно кивнула и отложила зеркальце на тумбочку. Но промахнулась - оно перевесило и грохнулось на пол, разлетевшись на десятки осколков.
Доктор и карабинер суеверно перекрестились как-то по-своему, скрещеными пальцами, а я лишь вздрогнула, втянув голову в плечи. Может быть, я поторопилась, радуясь второму шансу на жизнь?
- Сеньорита, мне жаль быть вестником печали в вашей жизни, - он откашлялся и покосился на разбитое зеркало, - но вынужден вам сообщить, что ваш отец скончался. Это стало известно, когда вас обнаружили на берегу, а ваш баркас затушили. Мы бы сообщили вам и раньше, но доктор Перес запретил нам: вы были в плохом состоянии. Сеньорита Ловейра, как вы? Скажите что-нибудь…
Передо мной в данный момент стояло лицо того старого рыбака, глядящего на меня с нежностью и печалью. Он любил меня, он спас меня. А Олю Бобик никто никогда не любил. И этот прощальный любящий взгляд рыбака, предназначенный своей дочери Габриэле, пронесу теперь и я через всю жизнь, которая досталась мне так нечаянно-внезапно.
Для меня было неожиданностью, что я разразилась горькими слезами. А для окружающих нет: доктор захлопотал вокруг меня, капитан же сочувственно откашлялся.
3. Глава 3
Когда поток моих слёз иссяк, капитан снова откашлялся, ненавязчиво привлекая моё внимание.
- Сеньорита, мои искренние соболезнования. Все знали вашего отца как честного, порядочного человека. Несомненно, вы, как его дочь, не позволите запятнать его репутацию.
В этих словах, кроме сожалений, появилось что-то новенькое. Как будто “Я вам сочувствую, но…”
Я подняла голову, а Карла, которая в какой-то момент оказалась рядом, протянула носовой платок. Высморкавшись основательно и поправив сбившуюся больничную рубашку, чтобы потянуть время, я прогнусавила:
- Слушаю вас, капитан, вы что-то еще хотите сказать?
Мигель снова кашлянул (захотелось дать ему мятную конфетку) и протянул мне большой конверт из грубой коричневой бумаги, вроде обёрточной. У нас на рынках продавцы заворачивали в такую сыр и колбасу до появления упаковочных пакетиков.
Бумаги в конверте представляли собой какие-то векселя, долговые расписки, опись имущества. Я успела рассмотреть первые пункты “дом, баркас”.
- Что это всё значит и что мне с этим делать? - спросила я капитана Мигеля.
Тот поднялся и щелкнул каблуками.
- Сеньорита, вы единственная наследница имущества, а соответственно и долгов своего отца. В мои полномочия входит только поставить вас в известность и передать бумаги, - он снова щелкнул каблуками. “Ну хоть кашлять перестал. Дуболом”, - подумала я, однако настоящей злости к нему не испытывала. Человек на работе. И так тут крестился, кашлял - всё это, наверняка, тоже не входило в его полномочия.