Траектория чуда - стр. 4

В детстве, хотя сам я этого и не помню, меня определенно тянуло к девочкам. На сохранившемся детсадовском фото на новогоднем празднике пяти- или шестилетний я держу за руки пухлощекую сверстницу с капризно надутыми губками и совершенно очевидно не свожу с не глаз. Да и мама не раз в подтверждение моих предположений, улыбаясь, кивала головой: «О, да, в детстве ты был страшным девчатником!» Конечно же, тогда моя тяга к представительницам противоположного пола по природе была совершенно бесполой. Думаю, меня влекло к девочкам просто как к носительницам красоты, – так же можно тянуться к цветам, птичкам, милым котятам или щенкам. Потом, в младших классах школы произошла неизбежная трансформация отношения к предмету влечения, потому что все девчонки вдруг стали противными и злыми, и на несколько лет единственными знаками моего внимания к ним стали дерганье за косы, кнопки на стул и удары разрядами микрофарадного конденсатора сквозь чулки. Девочки потешно визжали и подпрыгивали, платя за это соответствующим отношением, и это только углубляло колорадский каньон между полами. Приходящие в голову мысли о том, что взрослые время от времени ложатся друг с другом в постель без одежды, вызывали отвращение, – я подсознательно радовался, что мои мама и папа спят не на раздельных кроватях (мне было невдомек, что причиной был папин ночной храп). С одним школьным приятелем, с которым оказались близки мнения по этим вопросам, мы даже заключили страшный тайный договор, что никогда не женимся, который я спрятал у нас дома за отошедшим листом обоев за батареей. Но время течет, и все изменяется. Лет с четырнадцати-пятнадцати неизбежная гормональная перестройка взрослеющего мальчишеского организма начала менять мое ко всему этому отношение, и мысли о чем-то таком очень близком и запретном вызывали уже не отвращение, а сладкое сжатие в области сердца, и не только там. И, начав видеть себя рядом с кем-то женского пола, я сразу захотел, что бы этот, то есть, эта некто была самой лучшей, самой красивой – чем-то необыкновенным. Идеалом. Как мама, или даже лучше, хотя как кто-то может быть лучше мамы, я просто не представлял.

Ни у кого из более-менее миловидных девчонок в радиусе моего интереса стать этой некто шансов не было: всех их я знал как облупленных, некоторые обладали теми или иными достоинствами, но у них у всех был один главный недостаток – все они были… обыкновенные. Первой представительницей женского пола, прошедший частокол моего внутреннего отбора на необыкновенность и идеальность, стала перешедшая к нам в девятый класс из другой школы Ира Порываева. Она была застенчива и молчалива, за что сразу получила прозвище Тихоня. Но в ее темных, почти черных глазах, когда она буквально выстреливала ими из-под обычно склоненного чела, было что-то такое… Я пытался разобраться с этим весь девятый класс, и к лету понял, что влюбился по уши. Я признался Ире в своих чувствах (впервые!), получил в ответ все тот же непонятный взгляд, в котором я прочитал согласие. Слух о том, что Неказуха (так меня кликали в школе) «замутил» с Тихоней, разошелся быстро. Я был горд, но не совсем понимал, почему пацаны, чье мнение мне было небезразлично, выразительно крутят указательным пальцем у виска. Но в конце концов мое собственное мнение, разумеется, было самое правильное, и пацаны получали в ответ мой средний палец – или каким уж там жестом выражали мы смысл неизвестного тогда еще понятия «fuck you»? Мы с Тихоней прогуляли пол-лета, ни на йоту не приблизившись к повзрослению наших отношений. Когда же я решился и открыто намекнул подруге, что между мужчиной и женщиной возможно что-то более предметное, чем прогулки при луне, она в ответ кинула на меня все тот же непонятный свой взгляд. Скоро я осознал, что меня это раздражает, но больше оттого, что я был не в состоянии девушку понять, построить для себя ее модель поведения. Эта модель возникла у меня в мозгу, когда я увидел у кого-то дома старую пластмассовую куклу-неваляшку с двигающимися глазами. Когда куклу наклоняли, ее черные глазки двигались, делая ее при этом невообразимо похожей на Тихоню. Я заподозрил, что ее взгляды были единственным имеющимся у нее откликом на любое внешнее воздействие, в точности как у неваляшки. Я не мог поверить сам себе, и решился на жестокий эксперимент: объявил Тихоне, что больше не люблю ее. И… получил в ответ все тот же кроткий взгляд. «Куда ты смотрел? – пожимали плечами пацаны, когда я огорошил их известием, что я больше с Тихоней «не того». – Она же тормоз!»