Тонкая серебристая нить - стр. 7
– Может, нам ничего и не достанется. Мы последние пришли… – сказала мне мама.
Я сверлила дядю Султана взглядом, как бы напоминая, что мы с его дочкой Хавой ходим в одну школу, а это значит…
– Лена, давай сюда кастрюльку! – сказал Султан.
Некоторые жильцы от такого заявления скривились, потому как были ближе к ведру, а супа уже осталось меньше половины.
Мама мгновенно протянула посудину. Помимо бульона от курицы в кастрюльку еще что-то плюхнулось, и народ подозрительно воззрился на Султана.
– Раз картошка попала в их кастрюльку, значит, на то была воля Аллаха! – бодро сообщил приунывшим соседям отец Хавы, отщипывая нам и клочок мяса.
Домой мы бежали довольные. Благо до подъезда было недалеко.
Одиннадцать беженцев, проживающих у нас потому, что в их квартиру попали из установки «Град», похватали ложки и разделили с нами наш завтрак, обед и ужин в одной тарелке.
Мне досталась половинка картошки. Неслыханное богатство!
Мы – террористы
Сейчас щелкну замочком на сумке, и будет взрыв.
Кто бы мог подумать, что внутрь металлического язычка изящного дамского аксессуара из крокодиловой кожи внедрен сгусток силы, способный разорвать в клочья человеческие тела.
Секьюрити обыскали меня на входе и пропустили. Ничего не нашли. Я всего лишь журналист, который берет интервью.
Охрана президента окружила аэропорт плотным кольцом, но я спокойно улыбалась солнцу – я была уверена, что мои братья ждут сигнала, лежа в густой траве: они пойдут в наступление, как только взорвется бомба.
Моим заданием было подкрасться как можно ближе к неприятелю.
В легком белом платье, к которому так шел изящный черный пиджак, я, казалось, только спрыгнула с подиума в Милане. Перед тем как щелкнуть замочком, я в последний раз втянула в себя теплый воздух и посмотрела на синие горы. Прощайте!
В фильтрационных лагерях пытали моих друзей. И за это следовало мстить: око за око, кровь за кровь; так заповедовал нам Моисей.
Так отомстили двенадцать чеченских героев зимой 1995-го, бросившись под российские танки и взорвав их.
Так отомщу и я.
– Вы помните правила этикета? – спросил меня некто в сером плаще. – Пока вам не предложат сесть, стойте. Сейчас Он появится.
– Хорошо. Спасибо, – говорю я, чуть презирая себя.
Наш истинный язык иной – он хриплый, дикий, ищущий опоры в собственном эхе, как птичий зов в горах, а это чужие, мертвые слова.
Враги на нашей земле. Мы должны сражаться и умирать. Дудаев сказал: «Раб, не стремящийся выйти из рабства, заслуживает двойного рабства».
Мне нужно еще успеть крикнуть «Нет Бога, кроме Аллаха», но я не успела.
Грудь обожгла пуля. Теряя сознание, я активировала взрывчатку – вот и всё.
– Я стала шахидом!
– Всё ты врешь! – противный мальчишка по имени Ислам выполз из-за мусорного ящика с игрушечным автоматом в руках. Он был главным в охране русского президента, и в игре его звали Вася.
– Я убил тебя раньше, заподозрив что-то неладное. У меня старая школа КГБ. Ты не успела активировать детонатор!
– Но взрывчатка все равно взорвалась, и все вокруг погибли. Ты не можешь говорить – ты покойник!
– Сама такая! – ответила Катя, снайпер. Катя сидела на крыше сарая, обтянутого крупной сеткой: в старые времена, до войны, там хранили картошку и арбузы. На лицо девочке падало яркое солнце, и она щурилась, потому что больно было смотреть.