Только не плачь - стр. 40
Я звякнул своим стаканом по его и выпил залпом, даже не поморщившись. Будто вкус пропал. И к скотчу, и ко всей этой гребаной жизни в целом.
Демид молча налил еще и сел в соседнее кресло.
— Ты как вообще?
— Хреново, — не стал врать. Смысла в этом не было, брат и так все прекрасно понимал.
Я поставил стакан на столик и устало потер виски.
Снова молчание. Как хорошо, что с Демидом слова не нужны, потому что сейчас я не способен ни мыслить, ни говорить членораздельно. Внутри руины, во рту горечь, перед глазами безжалостно яркая картина того, как Мелкий целует живот Вероники. Раз за разом, как на повторе.
— Твою мать, — резко выдохнул, не в силах бороться с наваждением, — не думал я, что так все повернется.
— А на что ты рассчитывал? — спросил Демид, задумчиво рассматривая содержимое своего стакана.
— Не знаю. Наверное, на то, что у них ни черта не получится. Что рано или поздно они разойдутся, и Вероника исчезнет из моей жизни навсегда. А теперь…
— Теперь не исчезнет.
Да. Не исчезнет.
Теперь она постоянно будет рядом. Сначала беременная, потом с ребенком на руках. Не с моим. А от Кирилла. От этого застрелиться хочется, или сломать хребет Мелкому, посмевшему перейти мне дорогу.
Я ведь хотел с ней быть до конца, видел нас старыми и беззубыми в домике на берегу моря. Вокруг выводок внуков и пара жопастых корги.
Идиот.
— Быстрый он, да? — как-то невесело усмехнулся Демид, — Нам с тобой за тридцатник, и ходим, как два бобыля, женатых на работе. Ни семьи, ни детей. А говнюк мелкий уже плодиться собрался.
— Дурное дело не хитрое. Чтобы настрогать ребенка. — много мозгов не надо.
— Я не об этом.
— Я знаю.
Знаю, и с удовольствием поменялся бы с ним местами.
— Я б на твоем месте еще тогда ему челюсть сломал.
— Какой смысл?
— Твоя девка была. Ты же до сих голову теряешь, стоит ей только рядом оказаться.
— Значит не моя, раз так легко к нему перескочила, — горько ответил я.
— Все равно, ты слишком много ему спускаешь… Да и я тоже. Кирилла в детстве пороть надо было, чтобы рот на чужое не разевал, а мы, наоборот, все ему на блюдечке с голубой каемочкой подносили. Вот он привык, что ему все можно…
— Давай больше не будем об этом. И так тошно, голова раскалывается.
— Тошно- не тошно, а делать-то что-то надо. Мне на хрен не нужно, чтобы между вами разлом из-за бабы случился.
— Не случится.
— Случится, Артур. Ты переоцениваешь свои силы. Рано или поздно тебя рванет. Не выдержишь ты этих «семейных радостей».
— И что ты предлагаешь? Сослать их в Сибирь?
— Забирай себе Европейское направление, — огорошил предложением брат.
— Ты же сам собирался им заниматься? — я уставился на него в полнейшем недоумении, — твое детище.
— Тебе нужнее. Выплеснешь всю свою злость в работу, а заодно и от счастливой парочки подальше окажешься. Глядишь, через полгодика-годик и отпустит.
Я очень сомневался, что меня когда-нибудь отпустит, но над предложением Демида крепко задумался.
Уехать. Не видеть. Не слышать. Не искать взглядом в толпе, не бороться каждый день с желанием броситься к ней. Заманчиво.
***
Когда мы пришли домой, я сразу направилась в ванну. Хотелось смыть с себя этот чертов день, который принес очередное поражение в мою копилку неудач. Горячий душ неприятно щипал кожу, запах любимого геля для душа не радовал. Наверное, мне уже никогда не удастся улыбаться так же беззаботно, как и раньше. Права была мама, относительно зыбучих песков. Засосали, не выбраться.