Тихий русский - стр. 44
Но Кащеан был охвачен другими заботами – приятными. Слегка замаскировав толстую, в три дня не обгадишь, морду тёмными очками, он подкатил свою вишнёвую «Ниву» к внутризаводскому складу сантехники. Воровато оглядываясь даже в присутствии получившей соответствующие указания «карманной» кладовщицы, он загрузил в машину три комплекта голубых унитазов с бачками «компакт» и отбыл в
хорошо известном направлении – к себе домой, затем на дачу. Похоже, старые бачки и унитазы не справлялись со всё возрастающими нагрузками: в отличие от решившихся лечь на рельсы заводчан Кащеан явно не голодал – жрал в три горла.
Перед майскими праздниками и вынужденным – до середины мая – хозяйственным отпуском всё в том же 1993-м году Геныч вместе с сослуживцами из отдела механизации и автоматизации тоже дошёл до ручки: не до ручки смывного бачка, а той, что открывает скрипучую дверь в Царство Голода. Дома было шаром покати, зарплату не выплатили даже в преддверии Первомая, столь почитаемого коммунистами, в полном составе оставшимися у намертво заклинившего руля неуклонно опускающегося на дно завода.
Каким-то чудом гораздо более практичные, нежели инертные и боящиеся всего мужчины, женщины отдела всеми правдами и неправдами добились у администрации предприятия подписания бумаги на получение продуктов в счёт зарплаты. До конца рабочего дня и начала хозотпуска оставалось всего три часа. Доступ к продуктовому «складу» был открыт принесшими себя в жертву женщинами, теперь предстояло отовариться и затариться – почти как в знаменитой миниатюре, мастерски исполненной Романом Карцевым и Виктором Ильченко.
Вооружившись тележками, возглавляемые бабским авангардом затюканные мужики устремились за брошенной жирными котами подачкой.
Продукты хранились в основном в двух тщательно охраняемых местах: в поставленном на прикол прямо на территории завода вагоне-рефрижераторе; и в самом большом из трёх заводских бомбоубежищ. Скумбрию, мясо и колбасу загрузили из вагона, потом разношёрстным цыганско-итээровским табором направились к бомбоубежищу.
Там нищих итээровцев встретили более чем прохладно: в самом разгаре было отоваривание руководящего состава, вознамерившегося достойно отметить первомайские праздники пиром во время чумы. Жизнерадостные командиры производства с шуточками-прибауточками забрасывали в личные «Волги» и «Жигули» картоные коробки с пивом, водкой, вином, фруктами и деликатесами, с истинно снобистским высокомерием интеллектуалов из нью-йоркского Гринич Виллидж игнорируя голодные взгляды безлошадных потненьких инженеров с полуживыми скрипучими тележками. Самым весёлым, самым толстым и самым энергичным грузчиком, под завязку забившим продуктами тёмно-красную «Ниву», был, конечно, сын обрусевшего грека Валентин Кащеан.
А потом Кащеану едва не набили колокольную морду рабочие инструментального цеха, которых он кормил баснями, увиливая от прямого вопроса: «Когда наконец будет зарплата?». Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения, – не для закалённых нуждою рабочих, а для недалёкого словоблуда. Укрывшись от разгневанных гегемонов за крепостными стенами административного корпуса, называемого народом «пентагоном», Кащеан понял: на Машзаводе он уже никогда не схватит за хвост синюю птицу удачи – скорее ему самому обломают и без того невысокого полёта крылышки и повыдергают перышки. И тогда все увидят: король-то голый!