Тихий русский - стр. 38
Даже мэру уездного города полагалась какая-никакая охрана. Вскоре Геныч убедился, что она не «какая», а именно никакая. Караулили муромского городского голову то один, то два человека, но следовали за охраняемым субъектом далеко не всегда. Просто уныло отбывали номер – типично русское отношение к своим обязанностям. Геныч установил, что воскресными вечерами, примерно в одно и то же время, Буланов обычно заглядывает в гараж, где проводит наедине с редко эксплуатируемыми «жигулями» часа два-полтора. Ходит он туда без охраны – лучшего места для проведения акции не придумаешь. Да и время подходящее: воскресенье в Муроме – самый тихий день в пику суматошной многолюдной субботе.
Откладывать покушение было уже некуда: в коротком, промчавшемся галопом феврале оставалось лишь одно воскресенье.
Воскресным февральским вечером, когда большинство обывателей полусонно сидят перед «фонарём для идиотов», время от времени поддёргивая пузырястые турецко-китайские «шальвары» в тщетных попытках уберечь треники от водопадом низвергающейся с мутного телеэкрана крови, дерьма и свежей спермы, Геныч тоже обрядился в спортивное. Поверх немецкого лыжного костюма, пошитого ещё в меловом периоде мезозойской эры, но по-прежнему дающего фору азиатской спортивной рухляди, он надел такую же доисторическую тёмно-фиолетовую, российского производства, ветровку, в правый карман которой опустил воронёного «макара» с ненавёрнутым пока глушителем.
– Пойду разведаю новую трассу для пробежек! – крикнул Геныч из коридора жене, уткнувшейся в произведённый в братской Белоруссии «фонарь для идиотов» под названием «Горизонт». – Говорят, тяжёлые грузовики укатали шоссе вдоль реки до самого асфальта – всё лучше, чем бегать по целине по колено в снегу.
В ответ послышалось вялое «ага», и Геныч, мысленно перекрестившись на висящую над дверью иконку, шагнул за порог в пропахший кошачьим дерьмом и человеческой мочой подъезд. Безлюдными дворами он ночным котом доструился до улицы Первомайской и повернул направо. Через несколько протянувшихся с севера на юг кварталов, каждый длиною в шестьдесят сажен (классика древней муромской застройки) ещё раз свернул направо – на улицу Заводскую. Преодолел один квартал в направлении с востока на запад длиною теперь уже в сто двадцать сажен (всё та же муромская классика взаимно перпендикулярных «стритов» и «авеню») и оказался на улице Ленина.
На перекрёстке мигал жёлтым светом переключённый в энергосберегающий режим светофор. От пустынного перекрестка до гаража Буланова дрожащему как овечий хвост горе-киллеру оставалась одна короткая перебежка.
Место, где располагались гаражи, было глухое. Они тянулись несколькими рядами перпендикулярно Вспучихе – оврагу, прорезавшему с запада на восток высокий и крутой левый берег реки. По этой грандиозной сточной канаве стекала в «хрустальную», по определению поэта Андрея Вознесенского, Оку невообразимое, крайне экологически опасное всевозможное отходно-промышленное дерьмо, львиную долю которого «поставлял» всё тот же заводишко имени не любившего русский народ злобного грузина Лаврентия Павловича Берия.
По амбициозным планам американской военщины для уверенного стирания града Мурома с лица земли первоначально (из-за недостатка расщепляющихся материалов, что ли?) предназначалась всего лишь одна