Теория прогресса - стр. 21
Как там сейчас, в Питере?
Это он уходил от своего же вопроса о маме.
Вспомнил: в Перми он чуть не каждый день менял красные коленкоровые флажки на своей потрепанной географической карте. «Ага! – отмерял радостно освобожденную территорию. – Люблин наш! И Шяуляй наш! И Львов, и Брест, и Перемышль, и Каунас наши!» И слушал, внимательно слушал: а что на Волховском, на Ленинградском фронтах? И ведь это он перепугал маму, с криком вылетев навстречу в тот, кажущийся теперь уже таким далеким, день девятнадцатого января сорок четвертого года: «Наши! Наши! Мама, они наши!» – «Кто наши? Что?» – страшно перепугалась мама. «Петергоф наш! И Красное Село наше!»
И вот – мамы нет. И «Мирного» нет.
Еще вчера не было для Вовки судна более скучного, чем буксир «Мирный». Еще вчера не было для Вовки человека грубее, чем боцман Хоботило. Еще вчера он не понимал, зачем, собственно, выходить в море, если твой путь идет сквозь сплошную жмучь или морозгу? А сейчас он все бы отдал за «Мирный»! Даже на борт бы не стал проситься, лишь бы увидеть – цел буксир! И пусть бы мама спала, уронив рыжую косу на подушку. Он, Вовка, не стал бы ее будить. Напротив, прикрыл бы малицей – пусть хорошенько выспится…
А какая красивая была мама перед отъездом в Пермь – на голове беретик, пальто с широкими плечиками; матросы, проходя мимо, морщили носы от удовольствия…
«Где мама?»
Вовка бежал рядом с нартой.
Бежал, почти ничего не замечая.
Это тревожило Лыкова. «Ишь, подвело мальца!»
Подумал: «У Николая Ивановича есть банка консервированных лимонов. На случай Победы хранили, но тут вот такой случай. Не сильно много мальцу предстоит радостей. Не придет теперь в Песцовую «Мирный». Надо будет построжиться на Римаса; Николай Иванович – человек деликатный, мягкий, а вот Римас может такое брякнуть, что малец бросится на него с ножом. Сейчас мальцу много не надо, вон весь как пружина. Боцмана похоронил, а все равно не верит…»
– Перекур! – крикнул Лыков, вгоняя остол в снег. – За тем вон увалом – метеостанция! Вниз слетим в две минуты, как на санках. Так что – перекур, Пушкарёв Вовка!
– Вы это мне?
– Нет, собачкам! – хмыкнул Лыков.
Это был уже третий перекур. Вовка устал, но готов был бежать и бежать рядом с нартой, так ему хотелось побыстрей увидеть бухту Песцовую и буксир «Мирный». Только Лыков все равно устроил перекур. Неторопливо скручивал «козью ножку», старался не смотреть на Вовку. Всякое приходилось видеть на Севере, но такого, чтобы четырнадцатилетний пацан сразу все терял… Тощий пацан… Видно, что жилось несладко… Впрочем, где эвакуированным жилось сладко? «Ничего! – решил про себя Лыков. – Отстучим в Карский штаб, летчики ущучат эту подлодку! Ишь разгулялась, стерва! Война к закату, а она кусается!» Вздыхая, свертывал самокрутку: «Отдышись, малец».
– Я не малец! – огрызнулся Вовка.
– Да вижу, вижу! Не злись. У нас тут тоже не курорт, не Северная Пальмира. Мы третий год без людей. Ты на острове – первый!
Вовка молчал. Молчание его задевало Лыкова.
– Наверное, думаешь, полеживаем в спальниках да поплевываем в низкое небо? Ведь думаешь так, да? Не ври, думаешь. А жить нам трудно, Пушкарёв Вовка. Было время, не спорю, – пельмени ели, закусывали икрой. А сейчас не брезгуем и гагарой. Кричит она свое ку-ку-лы, а мы ее все равно в кипяток. Да еще на травке-салате держимся. Есть у нас тут такая травка-салата, многолетнее из крестоцветных. Она, знаешь, даже при сорока градусах мороза остается зеленой. И стебель у нее зеленый, и листья зеленые, и цветы. Лучшее противоцинготное, потому что другого у нас нет, Вовка. Любим мы ее – эту травку-салату. Нельзя нам никак без нее. А без нас, Вовка, нельзя фронту! Мы не просто так здесь сидим. За нас, за советских метеорологов, Гитлер отдал бы лучшую свою дивизию! Вот как нужна фронту наша погода, Вовка! Самолет ведь не поднимешь в воздух, если известно – в пяти верстах от аэродрома идут грозовые тучи. Танки не пустишь в прорыв на болотистую долину, если знаешь, что через час хлынет ливень. Катера торпедные не выведешь в море, если знаешь, что шторм на носу! Всем сейчас, Вовка, абсолютно всем сейчас нужна верная погода, а особенно фронту! И погоду даем мы.