Тень ликвидности - стр. 13
Она достала из кармана маленький листок. Нечёткая печать «внутренний», подпись-черкяш, три строки цифр. «Ср 14:00 EET», «В – медиаконтур», «С – buy-side». И внизу – слово, от которого Лев ощутил старый холод на спине: «Часовня». Внутренний код. Они называли окно «Часовня». Красивая шутка для тех, кто любит ритуалы.
– Почему «Часовня»? – спросил он.
– Потому что в это время все делают вид, что молчат, – сказала Кира. – И потому что на вторую минуту после часа всегда есть благословение для «согласованных публикаций». Не спрашивайте меня, кто придумал. Люди любят водить бесов за руку и давать им красивые имена.
Алиса свернула листок так, словно складывала кораблик. Положила в карман.
– Вечером, – сказала она. – В том месте, где не любят стекло.
– Вечером, – повторила Кира. – Если я не приду – это будет означать только одно. Не ждите второй раз.
Она повернулась и пошла к люку. Плечи – ровные, шаг – без паники. Так ходят люди, которые давно знают чужие коридоры. Алиса стояла, глядя ей в спину, пока шаги не растворились в дереве. Лев заметил, как на гвозде в углу блеснул маленький кусочек фольги – может, от леденца, может, от зажигалки. Он взял его и выбросил. Простые вещи – лучший мусор.
– Она не лжёт, – сказала Алиса, когда тишина вернулась.
– Она живёт, – сказал Лев. – Это сложнее.
Они спустились. На последней площадке лестницы Лев остановился и приложил ухо к стене. Камень был тёплым. Звук – как шипение радио на частоте, где никто давно не передаёт. Он вспомнил «SRN» и подумал, что музыка иногда живёт в стенах так же, как в цифрах.
Снаружи город делал вид, что у него всё по плану. Возле калитки стояла машина с чистыми фарами – слишком чистыми для этой пыли. За рулём – мужчина, у которого плечи не помещались в сиденье. Он не выглядел заинтересованным. Он выглядел вежливым. Это хуже.
– Дальше – отдельно, – сказала Алиса. – Встречаемся внизу, где не помнят, как пишется слово «приглашение».
– Внизу, – сказал Лев. – Я заеду сделать одну вещь. Она – не про нас. Про них.
Они разошлись, как люди, которые не договаривались о прощании. Лев пошёл не к машине, а к боковой аллее, где трава растёт из трещин. Достал телефон. Сообщение от того же безымянного номера: «Колокол не звонит дважды». Он улыбнулся чужой попытке цитаты и не ответил. Фразы без математики – воздух.
По дороге вниз Лев зашёл в мастерскую, где латали обувь и чинили ремни. Там пахло кожей и клеем. Он попросил сделать две вещи: переложить содержимое одного кармана куртки в другой – шов-карман, который виден только при хорошем освещении. И прошить изнутри небольшой чехол под карточку. Мастер не задавал вопросов. Таких людей почти не осталось.
На выходе Лев поймал себя на желании позвонить – не Алисe, не Кира. Себе. Тому, который сидел с ночной лентой и думал, что тишина – это выбор. Он не стал. Вместо этого спустился в переход, где пахло варёной кукурузой и тем, что давно хотело стать морем. На стене висела старая афиша концерта колокольных звонов. Дата – три года назад. Внизу – номер телефона, из тех, что никто больше не запоминает. Он провёл пальцем по цифре «7». Кожа на пальце знала, что это – любимое число машин.
К вечеру небо опустилось. Город включил жалюзи. Лев переехал через два квартала на машине, которую любили только за одно – она не умела быть новой. В зеркале дважды промелькнули серые куртки. Это было вежливо. Это было неаккуратно. Он свернул туда, где навигаторы считают тупик, а люди – двор. Там, за гаражами, начиналось место без стекла, второй уровень – подземные коридоры старой котельной. Вход – через невысокую дверь с облупленной краской. Ключ – простой. Замок – старый, честный. Лев открыл и оставил на щеколде монетку – если кто-то зайдёт, монета упадёт. Удобная глупость.