Темный восход. Левиафан. Книга 1 - стр. 34
Вся ярость, вся злоба и ненависть, которые он копил в себе многие дни с того самого момента, как получил страшную весть о решении совета племени, все это в один миг обернулось против его обнаженной сути и впилось в нее. Стрелами и копьями, когтями и клыками. И его беззвучный вопль длился миллионы лет, спрессованные в мгновение, которое требуется капле, оторвавшейся от потолка пещеры, чтобы достичь ее пола.
Он открыл глаза и понял, что вновь находится в капище. Стоит на самой границе света и тени справа от алтаря, перед которым – ничего не понимающая Адсила. Девушка смотрит на свои окровавленные руки, на зажатый в них кинжал и на огромное кровавое пятно перед собой. Но тела нет. Потому что его тело в другом месте.
Охотник повел плечами, разминая мускулы, которые, казалось, находились без движения тысячи лет. Он стал куда крепче, сильнее, хотя внешне почти не изменился. Он теперь видел и слышал все на многие сулету вокруг, он даже мог расслышать, как муравей взбирается на опустевшую чашу с ритуальным вином, выпавшую из руки уснувшего воина онундагэга на другом конце уоки. Он мог увидеть этого муравья, ощутить его целиком и по частичке. Появились новые чувства, новые ощущения, новые возможности. Но желания остались прежними. Осталось лишь одно желание.
Месть. Для нее он был перерожден великим Ха-кве-дет-ганом!
Адсила тем временем лишилась чувств, не в силах осознать происходящее. Кизекочук подошел к ней и коснулся рукой виска девушки, мгновенно узнав о шаманке все. Ее жизнь, от материнской утробы до этого кошмарного вечера, все надежды и разочарования юной Адсилы пронеслись перед его взором. Но имело значение лишь одно воспоминание.
Однажды, стремясь заполучить расположение своего темного бога, девушка принесла ему жертву – молодого жеребенка. Закон предков запрещал кровавые подати, и позже Адсила годами казнила себя за свершенное преступление, ни на миг не забывая о нем. Но ее раскаяние ничего не значило. Ничего не значили ее добрые поступки, ее симпатия к Кизекочуку. Она преступила закон, а значит – заслуживала отмщения.
Он вошел в ее разум, инстинктивно поняв, что в сознании человека, находящегося во сне или забытьи, он теперь полноправный владыка. Кизекочук узрел маниту Адсилы, что степенно шла по бескрайней равнине, подернутой студенистым туманом. Девушка собирала полевые цветы и тихо напевала древнюю колыбельную, что перед сном пела ей мать. На востоке у самого горизонта тлело оранжевое око небес.
Но внезапно мир вокруг Адсилы стал сгущаться, начал давить на нее, образуя вокруг стены и потолок из непроглядного сумрака. Она оказалась в узком коридоре с низким потолком, где не хватало ни света, ни воздуха. Девушка закричала и побежала наугад по жуткому лабиринту. Иногда за очередным поворотом ее встречала многоликая вопящая тьма и Адсила, задыхаясь от страха, бежала в другом направлении, пытаясь скрыться от ужаса, который был сутью этого места.
Никто не скажет, сколько она плутала по лабиринту. День, месяц, столетье? Вскоре стены бесконечных коридоров обратились колючими кустами, которые протягивали к девушке свои крючковатые лапы, чтобы ужалить ее, хлестнуть по нежной охряной коже. Она перестала кричать, выбившись из сил.
Но потом бесконечные петли коридоров иссякли и она оказалась на капище, которое хорошо знала с малых лет. Адсила облегченно вздохнула и, роняя капли крови с израненной колючим кустарником плоти, подошла к каменному алтарю. Она упала на колени и начала исступленно молиться.