Темный восход. Левиафан. Книга 1 - стр. 32
– Я обращаюсь к тебе потому, что мне больше не к кому обратиться! – несмотря ни на что, Кизекочук нашел в себе силы продолжать. – Мое сердце несправедливо вырвали из моей груди и я жажду справедливой расплаты! Я не ищу помощи ни у людей, ни у богов, ибо знаю, что они здесь бессильны. Но я ищу помощи у тебя, ибо ты – знаток Меняющихся путей и Дальних рубежей, тот, кому ведомо недоступное!
Маски молча взирали на него в ответ. Лучины мерно догорали, снаружи доносились едва уловимые голоса, бой водяных барабанов и далекий смех. Ха-кве-дет-ган не ответил, но Кизекочук не собирался отступать.
– Я вновь обращаюсь к тебе, о темный сын… – неожиданно Кизекочук осознал, насколько нелепо звучат его мольбы. Насколько нелеп он сам, распростертый пред этим жутким алтарем. Как нелепо все происходящее и сколь нереален мир вокруг него.
Охотник резко поднялся. Ритуальное вино ударило в голову не хуже увесистой оплеухи Окэмэна. Он увидел на алтаре чашу с вином, стало быть – подношение. Кизекочук жутко усмехнулся, схватил чащу и одним глотком осушил ее, отбросив никчемный сосуд прочь.
– В бездну все! – рявкнул он, с удивлением осознавая, что на самом деле ему плевать – ответит Ха-кве-дет-ган или нет. Для него не существует пути назад, для него вообще нет больше никакого пути. Ибо с уходом Витэшны все потеряло смысл.
– Я отрекаюсь от богов! – зарычал он. – Я отрекаюсь от людей! Ибо и те и другие отреклись от меня, сделав так, что моя Витэшна, моя возлюбленная Витэшна, досталась другому! Это ли не величайшее предательство? Скажи мне, темный близнец Ха-кве-дет-ган!
Его уши уловили неразличимый шорох, а где-то на периферии зрения мелькнула тень, тут же потерявшаяся среди сумрачных тенет капища.
– Я чту закон предков, но если закон не дарует справедливости, стоит ли он почитания? – вновь закричал Кизекочук, брызжа на каменный алтарь слюной, капли которой тихонько зашипели и испарились, едва коснувшись колдовского камня. Охотник этого не заметил. – Я устоял пред порывами плоти! Но я не устою пред порывами своей маниту, которая жаждет платы… – внезапно он понизил голос до шепота. – Платы за боль и отчаяние, что я испытал. И ради этого… ради этого я готов на все.
По капищу пролетел порыв ледяного ветра, всколыхнувший края шкур и погасивший несколько лучин. Страх тут же исчез. Исчезло все.
– Теперь верно, так нужно обращаться К НЕМУ, – тихо проговорила Адсила. Она вышла из-за алтаря и взглянула на Кизекочука своими таинственными глазами цвета меда. А потом ее плавный и нежный голос жестоко исказился, в него вторглись стальные нотки глубинного рокота. – Именно так нужно обращаться КО МНЕ.
Кизекочук не испугался. Он даже не повернул головы, продолжая впиваться невидящим взором в ритуальный столб с масками. Его охватила странная безмятежность, всепоглощающее умиротворение, которое на эти короткие секунды заслонило собой даже его ярость и жажду мести.
– Эти глупцы онундагэга приходили ко мне тысячи раз, взывали ко мне, – насмешливо продолжала Адсила. Было очевидно, что она уже не владеет своим телом и через нее говорит сам темный близнец Ха-кве-дет-ган. Девушка обошла Кизекочука по кругу и продолжила. – Они верили, что я помогу им, ни одно из десятков поколений не усомнилось в этом. И знаешь что? Я не помогал. Никогда! Они получали отличный урожай, им удавалась охота, они одерживали победы над племенами анишшинапе, и славили меня за это! Представляешь? Славили за то, чего делали сами!