Темное настоящее - стр. 29
До лета 1951 года Приходько жили как все советские граждане: небогато, но счастливо. Война-то закончилась! Можно было обустраивать мирный быт, подумать о совместном ребенке. Все рухнуло в один момент. В последних числах мая 1951 года взмокший после уличных игр Лев вернулся домой и увидел в гостиной незнакомого однорукого мужчину. Мать, растерянная, с побледневшим лицом, сидела за столом напротив незнакомца, отчим, сжав кулаки, стоял рядом.
– Здравствуй, Лев! – сказал однорукий незнакомец. – Не узнаешь? Я – твой папа, Иван Сергеевич Карташов.
– Ты же погиб! – сдавленным голосом прошептал Лев. – Маме похоронка на тебя пришла.
– Да нет, как видишь! – нехорошо усмехнулся Карташов. – Поспешила твоя мамочка со мной распрощаться, не могла подождать опровержения.
– Не было опровержения! – резко возразила мать. – Ничего я не получала!
Атмосфера в комнате мгновенно наэлектризовалась. Где-то под потолком бродячие электроны закружили в невидимом хороводе, сгенерировали избыточную энергию, готовую в любую секунду превратиться в молнию. В этот миг, за секунду до удара электрического разряда в стол, Лева завершил виток жизненного развития под названием «детство» и сделал первый шаг во взрослую самостоятельную жизнь. Первый блин вышел комом. Неожиданно для себя Лев засмеялся.
– Интересно было бы, – с нескрываемой издевкой сказал он, – если бы сейчас вошел мой настоящий отец, тот, от кого даже фотографий не осталось.
– Что? – Мать Льва приподнялась, повернулась к сыну и влепила ему звонкую пощечину. – Подонок, кто тебе рассказал об этом человеке?
Лев потер щеку, усмехнулся.
– Никто! Ты, наверное, мамочка, забыла, что я хотел в комсомол вступить? Я заполнил анкету. Ее проверили и выяснили, что я вовсе не тот, за кого себя выдаю. Ты думала, что уничтожила все документы о моем отце? Райкому комсомола что-то в моей биографии показалось подозрительным, и они запросили данные в архиве НКВД. Я бы на их месте тоже насторожился, если бы узнал, что твой новый муж вовсе не муж тебе, а однофамилец.
– Как ты смеешь так называть Александра Павловича, который тебя воспитал? – истерично выкрикнула Анастасия. – Это он вырастил тебя, выкормил, когда мы в Ташкенте от голода пухли.
Лев ничего не ответил, сунул на кухне кусок хлеба в карман и ушел на улицу. Вернулся Лева с запахом перегара – дворовые дружки помогли снять стресс, залить вином тяжелую сцену с возвращением однорукого отца. Дома Лев, не раздеваясь, рухнул на кровать, думал, что мать придет поговорить, объяснит, почему так получилось с отцом. Вернее, не с отцом, а с отчимом, с Карташовым. Но мать не пришла, а наутро вела себя так, словно ничего не случилось. Отчим, Александр Павлович Приходько, демонстративно не замечал Леву. Отношения между ними были навсегда испорчены. Неизвестно, как бы сложилась судьба Льва Ивановича, если бы в тот же день он не принял еще одно решение. В почтовом ящике он нашел записку от Карташова с его новым адресом. Недолго думая Лев отправился к нему.
– Здравствуй, папа! – сказал он с порога.
Иван Сергеевич прослезился.
– Здравствуй, Лева! Здравствуй, сын!
Они проговорили до утра. Выяснилось, что Иван Сергеевич в бессознательном состоянии попал в плен к немцам, был вывезен на работы в Германию. После освобождения советскими войсками его, как добровольно сдавшегося врагу на поле боя, осудили и приговорили к десяти годам лишения свободы. Наказание он отбывал на шахте в Воркуте. Попал под завал, лишился руки, был досрочно освобожден по состоянию здоровья. В Москве Карташов с трудом устроился работать учителем математики. В университет его не приняли: биография Ивана Сергеевича навсегда была запятнана судимостью и пленом.