Темная сторона искусства - стр. 4
Часами я разглядывал книги о живописи, пытался читать их, даже если они были на немецком или английском, и я ни слова не понимал. В голове закрепилась мысль, что искусству не нужен привычный для нас язык, оно само по себе совершенно, слова в нем излишни, за исключением особенных тайных знаков, с помощью которых художники могли общаться и оставлять послания сквозь века. Что еще на свете могло так заинтересовать?
Я рос со своей личной тайной.
Наркотики не производили впечатления, чтобы как-то заострить на них внимание. Пару раз я попробовал, мне не понравилось. Ребята, которые баловались веществами, казались мне глупыми, агрессивными и совсем не интересными. Их разговоры сводились к одной теме: как достать, что курить, в каком падике2 разместиться. Я тусил с парнями и девчонками в грязном дворе с единственным футбольным мячом на всех, попивал пиво, но когда была возможность, или мне попросту надоедало, исчезал без лишних слов. Просто сворачивал с дороги и топал домой. К этому привыкли. Пару раз меня назвали ссыклом и подъюбочником, я промолчал, а после пары банок пива подошел к Вадику и двинул ему в голову, тот упал и больше не обзывался. Никто больше не обзывался.
Оставались разговоры про DotA3, «Шаман Кинга»4, двойки в четверти и сумасшедших мужиков, которые приходили дрочить под окно женской раздевалки. Одного мы как-то раз подстерегли. Оказалось, что бегает засранец даже быстрее тех, кто участвует в юношеских соревнованиях. Больше мы его не видели.
Обстановка в школе была обычной для того времени. Кто-то без конца дрался, кто-то курил в туалете и постоянно прогуливал. Все подростки делились на «благополучных» и «неблагополучных», те, кто жили в общагах или воспитывались в неполной семье, автоматом относились к отщепенцам. В «А» классе учились ребята, которым, как считалось, повезло больше, именно там получали спортивные медали и грамоты за участие в олимпиадах.
Я учился в «Б» классе на тройки и четверки, старался не высовываться, и учителя записали меня в тихони. О том, что я дрался и торговал наркотиками, никто не догадывался, в этом была моя победа. Помню, я решил, что сам эту дрянь не трону, но продать могу без проблем. Никто не обращал внимания на род моих занятий, по сути, я делал что хотел, просто вовремя сдавал домашку и писал контрольные, хоть и не готовился к ним.
В моем районе все выглядело родным, но таким обреченным, даже под конец девяностых все продолжало быть тоскливым, кроме местных гопников.
Наши окна выходили на огромную свалку – это была большой, вонючий кусок земли, покрытый отходами жизнедеятельности людей. Всего понемногу: техника, пластик, стройматериалы, шприцы, сломанные лыжи, пустые пачки из-под презиков марки «Гусар». На свалке побирались и умирали бездомные собаки, а я ходил туда, чтобы подумать, иногда подкармливал животину.
Сейчас там вырос престижный жилой комплекс. Это гиблое место выкупили и привели в порядок. Стройка шла долго, но еще до окончания работ появился рекламный щит с надписью «Элитный ЖК», и люди побежали заселять ту вонючую землю.
Сила маркетинга всегда пугала меня. Со временем я узнал, что это и есть двигатель торговли, можно продавать жареные гвозди с этикеткой «полезное питание» и развалюхи на окраине по цене жилья в центре. Главное, это обертка и соус, под которым это все подается.