Телохранитель. Мы под запретом - стр. 18
Температура явно под сорок, кажется, что у меня в руках открытый огонь. Он растекается по моей коже, принося жгучую нестерпимую боль. Аккуратно уложив Свету на себя так, чтобы ей было удобно, я быстрым шагом направляюсь вниз, затем осторожно кладу на заднее сидение малышку и провожу рукой по мокрой щеке. Она тянется вслед за моим касанием, и я с силой сжимаю челюсть.
В больницу. Длинные ресницы, веером укрывающие отблеском тени щеки, подрагивают. Она приоткрывает рот и что-то шепчет неразборчиво.
Усаживаемся и топим газ в пол, чтобы быстрее добраться до больницы. Мои нервы скручиваются в кулак, и я смотрю в зеркало заднего вида чаще, чем вперед на дорогу. Это не сравнится ни с какими трудностями, ни с какой болью, отчаянием или безрассудством. Пока она лежит сзади и страдает от высокой температуры, я схожу с ума, не представляя как помочь, кроме как доставить в больницу скорее.
—Я не могу даже дышать нормально, пока она болеет, — обливаясь слезами, шепчет мама Светы. —С Владом как-то проблем никаких не было, а со Светой по больницам как в магазин за хлебом. Это слабое горло меня доконает.
—Все будет хорошо.
У больницы я с особым рвением открываю дверь пассажирского сидения и поднимаю ту, что одним своим существованием ставит меня на колени. Касание к коже как контакт с оголенными проводами.
Вдыхаемый воздух один на двоих, потому что я с остервенением поворачиваю голову так, чтобы выхватить еще больше запретного контакта. Касаюсь губами вспотевшего лба незаметно, оставляя на губах ее запах. Слизываю и глаза закатываются от наслаждения и безумного страха, что скачет по телу и вынуждает панику руководить всем моим бытием.
—У Рустама сегодня важная сделка. Я боюсь звонить, он может запороть на эмоциях…— в словах Беловой я слышу какой-то подспудный страх. Не уверен, что босс будет в восторге от того, что ему не сообщили сразу. Может она ищет одобрения у меня? Не найдет, я бы не скрывал такое…
—Лучше позвоните.
Коротко позволяю себе высказать свою точку зрения, сильнее сжимая свету в своих руках. Мой больной взгляд уплывает в ложбинку между грудей, и хочется вырвать себе глаза с корнем. Ублюдок, она тебе добро на это не давала.
И не даст.
Титанических усилий стоит поднять взгляд на подбегающих к нам врачей. У меня забирают Свету, и я сразу чувствую то же, что больные ощущают при ампутации конечности. Без наркоза.
Мы проводим в коридоре бесконечное количество времени. После первых слов врача о том, что все в порядке, что это классическая реакция на высокую температуру, меня слегка отпускает жгучее желание разнести к чертям собачьим приемную.
Белова заходит в палату, а я застываю возле едва распахнутой двери, сжимая челюсть. Взгляд уплывает по черным волосам, устланным по светлой подушке, затем по лицу, и хватит.
Меня туда не звали, моя работа обеспечить безопасность. Кулак толкает дверь, и она плавно закрывается, а я оседаю по стенке на скамью возле палаты. Взгляд опускается на сжатые в кулаки руки— они побледнели от того, с какой силой я сжимаю.
Смирись, блять. Смирись, она молодая и красивая, она не твоя и не будет твоей. Ты просто спасешь ее и на этом все. Как положено Телохранителю. И прекрати вести себя так, словно ты девочек не видел в своей жизни.
Видел, трогал и трахал много разных и по-всякому. Вот только уже много лет я ни с кем насытиться не могу, все будто бы пью воду, и она утекает не в меня, а на пол.