Тельце - стр. 9
– Вы-то на себя смотрели? – через плечо обронил бородатый.
– Ладно, Паша, харэ, – заговорил кудрявый. – Зинаида Петровна, поверьте нам, хотя бы предположите. Мы никогда не желали Жене плохого. Следствие прошло, мы сделали все, чтобы стало понятно, как это произошло. Вот помните Колю, из квартиры на девятом? Он сейчас срок отбывает, места себе там не находит. Мы его навещаем и каждый раз: «Вот же я скотина, вот же я мразь, как я мог…» и так далее. Раскаялся человек, загоняется, не может себя простить. Говорят даже, в петлю лез…
– Хоть бы долез! – злобно стонала Зинаида Петровна. – Раз в жизни нормально сделал.
– Янка тоже не в порядке. Реальное с нереальным путает. Женя же ее спасал, первой поднял, нас всех разбудил, когда уже шансов почти ни у кого не было. Огонь повсюду, дым, довел ее до дверей, она и на улице, слава Богу, отрубилась. Сидит и чует везде дым, волосы выпадают, седеют. Себе винит, как и все мы. Паша, Янка, вы… Для нас это такое же горе, понимаете? Мы на вашей стороне.
– Лучше бы эта шлюха там сгорела, чем мой сын! – голос Зинаиды Петровны надрывался; казалось, что в ней просыпается что-то темное и бесовское, способное отнять чужую жизнь себе в угоду. На словах-то все сильны, но душа ее замученная, наблюдая, как гаснет последний свет, способна была на многое. Дай только возможность попробовать. Бородатый собирался было ответить, но кудрявый продолжил.
– Вы имеете полное право так чувствовать, ведь мы знать не можем, какого вам там внутри. В последние дни перед пожаром мы собирались в университет идти, как вы и говорили, вместе готовились, да. Жизнь должна была наладиться, планы строили. Я вот уговаривал Женю одуматься, предложение, вот, Янке сделать, – бородатый услышав это добро улыбнулся.
– Я бы ее заставил согласиться, ага.
– Но сложилось все иначе, и мы должны сообща сейчас решать, что делать дальше, – кудрявый поднялся и посмотрел на своего друга. – Сколько он так лежит – может, он и столько лежать будет еще. Дольше нашего.
– Даже не начинай! – Зинаида Петровна хотела наброситься на него, но не смогла, тело издыхалось от усталости.
– Петр Сергеевич был против сначала, но с каждым днем становится все хуже, – продолжил бородатый, – и ему первому понятно стало, что другого выхода нет. Нечего больше оперировать, слышите? Нечего. От нашего друга тут осталась, в общем-то, только светлая память да органы.
– Как ты смеешь за меня решать, чего хочет мой сын?! – кричала Зинаида Петровна. – Что ты вообще о нем знаешь?!
– Я хотя бы знаю, как его зовут, в отличие от вас. Даже имя его произнести не можете, ибо знаете в глубине своей сраной души, что я прав.
– Паша, не надо! – кудрявый не смог остановить своего разгоревшегося друга.
– Что значит не надо? Эта сумасшедшая моего друга заставляет страдать. Эта женщина радуется нашему горю. Она тешит себя мыслью, что у нее, мол, крест самый большой. Представь, что он сейчас там видит? Трипы не хуже твоих, когда ты со спущенными штанами ползаешь и говно жрешь, – бородатому нравилось злиться; на лице проступили вены, пот катился по щекам, а челюсти как у хищника вылезли наружу; не перебить, не вставить, – ему плохо! Она его мучает. Заставляет в небытие лежать.
– Он ничего не видит, Петр Сергеевич же говорил…
– Петр Сергеевич лучше бы сказал, как сделать так, чтобы эта женщина отсюда свалила и оставила нас одних с Женей. Да, это я о вас говорю, Зинаида Петровна, горячо любимая. Терпеть вас больше не могу. Попадец, конечно, просто продлеваем мучения ему, чтобы она могла тут в святую наиграться на старости лет.