Тельце - стр. 11
– Зря ты так, женщина, – прогремел голос между деревьев; земля задрожала, и из темноты вышел человек. По крайне мере, таковым он виделся Зинаиде Петровне. На самом же деле назвать эту сущность человеком было бы неправильно. Перед ней он стоял в том обличии, которое она воспримет, до боли знакомом; чье слово будет равным, а спор ценным.
– Святы боже, Алексей Маркович, а вы-то откуда тут? – Зинаида Петровна подбежала к нему. – Вы же это, спились, мне мать говорила и отец, я вас пятьдесят лет не видела, с самой школы. Что вы тут делаете?
– Пойдем, Зинаида, поговорить надо. Но не здесь, – он взял ее под руку. – Ты всегда была хорошей матерью.
– Алексей Маркович, я, честное слово, не могу понять…
– И не нужно, Зинаида. Знай, что видел я все и знаю все. Абсолютно все. Каждый день наблюдал за тобой и, Зинаида… Не мог сдержать слезы. Не могу перестать радоваться тому, что на земле есть такие матери, как ты. Зинаида, только ты мою волю хранишь. Не бойся упреков, каждый мученик подобное прошел.
– Вот я о том же, Алексей Маркович. Вы всегда один меня понимали. Только благодаря вам я могу себя женщиной называть, – она обняла его; постояли минуты, пока не похолодало, и пошли дальше.
– Ты столько добрых слов не говоришь. Столько раз мою правоту признавала. Только дела твои – я не уверен. Пришли.
Они остановились около железной двери, из которой тянулся в бесконечность забор. Алексей Маркович шуршал ключами и приговаривал:
– Каждый себе на уме, о ближнем не думает…
Из открывшихся ворот неслись тяжелые ароматы, клонящие в сон. Необходимо было оставить память о прошедшем на пороге. За забором начиналось неизведанное, человеческому уму непостижимое. Видеть-то она не видела, ибо не знало тело, что нужно видеть там. Зинаида Петровна сделала глубокий вдох, и ее тело медленно стало возвращаться к тому состоянию, которое она лучше всего помнит: кожа скукожилась, покрылась волосиками и пятнами; кудрявые волосы, гордость молодых, посыпались на землю, поседели на ветру. Спина скрутилась крюком, кости затрещали и болели.
– Алексей Петрович… А это кто? – Зинаида Петровна показала пальцем на парня, вцепившегося мертвой хваткой в забор; он не отрывал глаз от вида за ним. Изо рта текла почерневшая слюна. – Боже, что с ним?
– Не узнаешь? – удивился Алексей Петрович. – Знакомы же.
С плоти сходила потемневшая, как от ожога, кожа. Маленькими кусочкам, он пытался не кричать. Зинаида Петровна испытывала к нему жалость.
– Пойдем, – сказал Алексей Петрович.
– А мальчика-то как? Нельзя же, помочь надо.
– Так помоги ему, – не скрывал раздражение Алексей Петрович, – почему раньше не думала об этом?
Зинаида Петровна опустилась перед мальчиком, охая от боли в коленях. Стоило ей к нему прикоснуться, как стало понятно, что это был никто иной, как ее сын. Много лет назад он так выглядел, когда только начинал открывать для себя мир: первый класс, секция самбо, прогулки без присмотра с местными мальчишками. Глаза молодые и нежные, без греха умышленного, без злобы и ненависти, без похоти. Детские, стеклянные. От прикосновения Зинаиды Петровны ребенок вскрикнул. На коже остался ожог формы ладони.
– Боже, сына! – заревела Зинаида. – Успокойся! Ты меня не узнаешь?
Он верещал и разбрасывался землей. Нечаянно камень прилетел Зинаиде Петровне в глаз. Она чувствовала, как что-то теплое текло по щеке.