Текст Достоевского. Историко-филологические разыскания - стр. 4
Кроме того, была в рецензии и откровенная напраслина, так что Б. В. Томашевский и К. И. Халабаев даже были вынуждены указать на ошибки рецензента[15].
Что касается выбора ранних редакций как источников дефинитивного текста, то даже несмотря на разъяснение в книге Б. В. Томашевского впоследствии А. Л. Гришунин, приводя некоторые положения рецензии Н. Зеленова, в целом солидаризировался с мнением, что в издании имеется «необоснованный выбор ранних редакций в качестве основного текста»[16], и охарактеризовал работу Б. В. Томашевского и К. И. Халабаева как «погоню за новациями», вылившуюся в «нездоровое „соревнование“ текстологов»[17].
Поскольку налицо довольно важный аспект истории отечественной текстологии, позволим себе некоторое отступление. В целом слова А. Л. Гришунина обнажают те противоречия, которые действительно существовали в послевоенные годы между текстологами двух столиц. Скажем, когда в начале 1955 года Б. В. Томашевский рецензировал статью «Текстология» для Большой советской энциклопедии, он указывал:
Коснусь и библиографии. Недостатком ее я считаю то, что в ней даже не упомянуты единственные две книги, посвященные специально вопросам текстологии. Это Г. О. Винокур – «Критика поэтического текста», М., 1927, и моя «Писатель и книга» (очерк текстологии), Л., 1928. Эти книги в значительной степени устарели, но до сих пор ничем не заменены. Ожидать же что-нибудь от организаторов совещания по текстологии <в ИМЛИ> 1954 г. не приходится[18].
Впрочем, на совещании 1954 года высказался сам Борис Викторович:
Ряд текстологов оспорили возможность применения в текстологии единого принципа «ненарушимости воли автора», отвергли понятие «канонический текст», как неправомерно категоричное; главным путем текстологии объявили изучение истории текста. Решительным оппонентом заслушанного на совещании доклада (В. С. Нечаевой) выступил Б. В. Томашевский. В исключительно яркой речи он сказал, что текстология не приемлет никакой рецептуры; «канонический» текст невозможно установить, потому что сама действительность не поддается канонизации; не может быть реализован и принцип «воли автора»; основа текстологии – вся филологическая наука, «понимание» писателя и его текста[19].
Б. М. Эйхенбаум в начале 1950-х годов сам работал над монографией «Очерки советской текстологии» для издательства «Искусство», которую он писал по инициативе редактора издательства А. Э. Мильчина, но замысел не был осуществлен, хотя до последних дней Борис Михайлович лелеял надежду о написании этой книги[20]. А когда он писал по заказу того же издательства предисловие для второго издания книги Б. В. Томашевского «Писатель и книга», то А. Э. Мильчин, в высшей степени благожелательно отозвавшийся о написанной статье, в письме от 13 августа 1958 года обратился к «уничижительной сноске» о текстологических работах В. С. Нечаевой и просил аргументировать эту оценку, но Б. М. Эйхенбаум ничего не изменил, и редакция сняла этот выпад из окончательного текста[21].
В очередной раз это противостояние дало себя знать 16 мая 1963 года, когда А. Л. Гришунин – сотрудник Института мировой литературы, в значительной мере отвергавший взгляды В. С. Нечаевой и ее выучеников, – защищал в Пушкинском Доме кандидатскую диссертацию «Очерк истории текстологии новой русской литературы». В результате В. С. Нечаева даже была вынуждена написать письмо директору ИРЛИ А. С. Бушмину, которое по своему примирительному тону важно и для характеристики подлинно научной позиции самой Веры Степановны: