Te amo. Книга для мамы - стр. 12

Очень необычно. Да и вся она была не такая, как все.

Она серьезно влюбилась в третьем классе. По-настоящему, до обмороков. Да, она могла буквально упасть в обморок, увидев свою любовь в коридоре школы.

И еще она пела.

Как она пела!

Затихали самые отъявленные хулиганы, если она начинала выводить своим ангельским голоском Ave Maria. Весь школьный зал замирал, и не верилось, что это божественное пение – это тоже наша сумасбродная Танька.

Я следовала за ней тенью. Становилась в хоре к ней ближе, чтобы побыть рядом, почувствовать то особенное, что в ней есть. Мне тоже хотелось быть особенной.

Танька только усмехалась, но разрешала себя сопровождать. Иногда, когда у нее было хорошее настроение, она приглашала меня в гости и показывала журналы мод, от которых у меня кружилась голова. Потому что все женщины в них были просто красавицами, и даже наша модная Танька им в подметки не годилась.

Танька показывала мне последние модели и говорила: «Закончу школу, уеду в Москву, стану моделью или певицей. Меня возьмут. Я особенная».

Я только поддакивала: «Конечно, конечно. Тебя примут. Ты сможешь».

В восьмом классе она влюбилась уже на полную катушку. Убежала из дома и стала жить с парнем намного старше ее. Я потеряла ее из вида.

А потом узнала, уже будучи студенткой, что она «ушла в последнее плаванье».

Так она сказала на прощанье.

Потому что в полном смысле слова ушла. Она утонула. Специально. Это было самоубийство.

Потому что ее избранник сказал ей, что никогда ее не любил. И никакая она не особенная.

Почему я обернулась? Что вырвало меня из бесконечной паутины обыденных мыслей?

Старые черно-белые фотографии, которые были свалены на гору домашнего мусора. И они же – на земле, уже потоптанные ботинками и заляпанные грязью.

На меня смотрела чья-то молодость.

Школьные фотографии, снимки из походов, студенческая юность… Лица – молодые, веселые, впереди – прекрасное и светлое будущее.

И вот оно, это будущее, свалено на помойку.

Я почему-то заплакала.

Проходящий мимо мужчина остановился.

– Это соседи уехали. Дети у них в Канаде. Решили на старости лет перебраться к ним. Им сказали лишнего не брать.

– Но лишними оказались их молодость и их жизнь!

– А им сказали: зачем, мол, хранить? Что надо – можно оцифровать. Да и кому вообще это надо? Им самим, дай бог, осталось лет десять. А в эмиграции, я думаю, и того меньше. Не смогут они там. Так что никому эти фотографии больше не нужны…

Мой собеседник тяжело вздохнул и зашагал прочь.

Я же смотрела и смотрела на молодые и счастливые лица и не могла остановить поток слез.

Я оплакивала не их – мою юность.

Мою жизнь.

Которая тоже скоро будет никому не нужна.

Когда я переехала в этот дом, то первым мне встретился он – подтянутый мужчина слегка за пятьдесят в деловом костюме с галстуком. От него веяло уверенностью, стабильностью, мужской силой. И еще я заметила родинку рядом с уголком рта. Это было очень необычно для мужчины и очень красиво.

В этом доме я живу уже более десяти лет.

Он редко выходит. Чаще всего в сопровождении жены. Она бережно держит его под руку, потому что выглядит мужчина очень слабым и беспомощным. Если бы не родинка, то я бы никогда его не узнала.