Тающий след - стр. 11
Изображения больше не были плоскими. Они стали трехмерными, объемными – и впустили ее в себя, как будто дверь открыли. Вот это Вероника увидела ясно: одна дверь перед ней закрылась, а другая открылась, синхронно. Так же как когда-то у Иды с ее бездонными шкафами открылась «книжная» дверь.
Ида привозила другие альбомы, и Вероника переселялась в них и проводила там целые дни. А потом перебиралась следом за художниками, картинами и эпохами в другие книги – искала, находила, шла по следу – и все понимала и помнила. И не было никаких закрытых дверей: когда открывались одни, другие оставались распахнутыми, комнаты в этих мирах шли анфиладами, как во дворцах и музеях, и можно было свободно перемещаться в любую. И можно было там блуждать, как когда-то – в книжных мирах.
– Тебе не мешает этот образ доброго дедушки на облаках? – спрашивала Ида, когда они вместе рассматривали микеланджеловское «Сотворение Адама». – Для меня он долго был барьером в отношениях с Богом… А недавно я прочитала, что один исследователь рассмотрел на этой фреске детальное изображение головного мозга, зашифрованную картинку с Высшим разумом.
Тогда Адам – это эмбрион, вдруг увидела Вероника. Такой младенец-гигант с поджатыми ножками.
– Смотри, какая у него беспомощность во взгляде. Смотри, как ему страшно! Они же расстаются навсегда! Он только что был замыслом, а стал самостоятельным существом, отделился.
Но это расставание – для жизни, а мой ребенок тоже пришел в этот мир – и ничего не успел! И для него ничего не сбылось! Ничего не успело начаться! Он ничего не смог ни пережить, ни почувствовать, кроме, наверное, боли и страха! А я даже не успела понять, что он у меня был! Мы вообще не встретились, мы сразу расстались! Ида, и они говорят, что больше у меня не будет детей!
– Всё, что мы можем, – это сейчас его оплакать. – Ида обнимала Веронику. – И если у человека, даже небывшего, есть те, кто плачут по нему, то это больше, чем ничего. Этот мир – всегда встреча-прощание. Поэтому так хочется защитить любимых людей. Это единственное, о чем никогда не жалеешь.
С Идой тоже приходилось расставаться, хоть и ненадолго – она собиралась в санаторий. Вероника уже начинала вставать, а стена над ее кроватью была увешана репродукциями из журналов «Художественная галерея». Коллаж постепенно перебирался на другую, внешнюю стену с протекающими швами, и потеки перекрывались новой реальностью. И то, что раньше было пустотой и убожеством, оказалось пространством, которое можно осваивать и где можно взять разбег. У нее был целый мир, который можно улучшать и украшать, он этого ждал и в этом нуждался.
– Вероничка, а ты пиши мне письма. Все, о чем мы обычно с тобой говорим. А то я много пропущу, мне жалко! Ты так быстро продвигаешься. Вот прямо записывай все подряд, каждый день, все свои мысли, быстро-быстро. Не думай об ошибках и не поправляй – пиши и пиши.
– Ты научилась пользоваться компьютером? – пошутила Вероника.
– Мне Марлена будет помогать. Она говорит, что продвинутая. Вот, написала на бумажке свое «мыло» какое-то.
А по приезде Ида предложила:
– Может, тебе и правда не возвращаться в филологию? Зачем читать чужое, когда можно писать свое. Ты ведь интересно пишешь. Самостоятельные мысли. Ты когда-нибудь думала о журналистике? Я тут показала твои «письма бабушке» знакомым знакомых – одобрительно отозвались, грозились даже где-то напечатать.