Тайный архив Корсакова. Оккультный детектив - стр. 14
Ночь. Он стоит рядом с кругом камней. По обе руки от него – домочадцы, жена и дочь. Их взгляды устремлены на человека, прикованного к одному из монолитов. Он молча истекает кровью, лишившись последних сил к сопротивлению. Тело пленника покрывают многочисленные надрезы, но он все еще жив.
– Они довольны? – спрашивает Серебрянский, чьими глазами смотрит на мир Корсаков.
– Да, господин, они довольны… – подобострастно кивает припавший перед ним на колени крестьянин. Русые волосы, глубоко посаженные серые глаза и вздернутый нос выдавали в нем коренного обитателя здешних земель.
Серебрянский принимает из рук холопа старый грубый нож, выполненный из камня, но острее любой стали. Он делает шаг к пленнику – и резко наносит ему последний удар, пронзая сердце. Серебрянскому не надо спрашивать, довольны ли их покровители, что спят под камнями. Он сам слышит их благословенный шепот и чувствует, как вновь обретенное могущество разливается по венам. Он оборачивается – и видит столь же удовлетворенные улыбки на лицах жены и дочери.
Еще одна жертва. Еще один месяц. Цикл, дарующий слугам спящих покровителей вечную жизнь, продолжен.
– Тоже слышите его дьявольский голос? – спросил кто-то за спиной. Корсаков резко развернулся и оказался лицом к лицу с высоким незнакомцем. Его одежда представляла собой мокрые обрывки некогда черного одеяния, грязные волосы спутались, а из-под кустистых бровей с детской беспомощностью и взрослой тоской смотрели усталые покрасневшие глаза. С шеи на тяжелых цепях свисали многочисленные грубо сработанные кресты. Перед Владимиром стоял пропавший городской батюшка, якобы сгинувший в лесах. Хотя, судя по внешнему виду священника, сын хозяина гостиницы был недалек от правды.
– Я брел и брел, но бесовская сила каждый раз возвращала меня обратно, – сказал батюшка. – Наказание мне ниспослано за слабость. Что бежал, оставив паству, тщась спасти собственную шкуру.
– Это не повод себя со свету сживать, – заметил Корсаков, снимая с плеч плащ, чтобы накинуть его на плечи собеседника. – Зайдем в церковь, там хотя бы сухо.
– Нет! – Батюшка в ужасе отшатнулся. – Ноги моей там не будет! Это не церковь, а капище язычников! Тут не возносят хвалы Господу, лишь поклоняются демонам!
– Вы знали про обряды Серебрянских? – спросил Корсаков.
– Да простит меня Бог, знал! – горько ответил священник. – Их крестьяне, что ушли из деревни, каялись мне на исповеди. Но я был глуп, самонадеян в гордыне своей! Считал, что коли построим мы церковь истинную, а безбожников покинут их слуги, то падет власть нечестивая. Но то была ложь. Я убедил во лжи свой приход, ибо слаб. Не было во мне должной храбрости, чтобы бросить вызов Серебрянским. Понадеялся, что без крестьян они вымрут во мраке своего мерзкого дома…
Судя по голосу, батюшка рыдал. Но с неба ему на лицо лилось столько воды, что различить слезы и капли дождя Корсаков не мог. Он оставил безуспешные попытки укрыть священника плащом и просто выслушивал его горестную исповедь.
– Эти камни оставило здесь племя жестокосердных язычников, что поклонялись и приносили им жертвы. С приходом государевой власти их истребили под корень. По крайней мере, так казалось. Но они выжили. Выжили и заполнили уши Серебрянских своими гнилыми верованиями. Обратили их к дьяволу! И все в городе знали об этом. Знали или хотя бы догадывались. Но боялись выступить против них. Лишь косились ненавидящими взглядами да шепотом пересказывали страшные слухи. И никто – никто не задавал вопросов, почему их всегда трое. Почему поколения рождались и умирали, а деревней Серебрянских по-прежнему правили отец, мать и дочь?