Тайная жизнь пчел - стр. 15
Когда я в первый раз это увидела, то спросила у Розалин: «Это ты?», поскольку – клянусь – женщина выглядела в точности как она, с мохнатыми косичками, иссиня-черной кожей и узкими глазами, а вся масса ее тела стекла вниз, как у баклажана. По бокам, там, где Розалин держала фотографию пальцами, глянец вытерся.
– Это моя мама, – сказала она.
Эта полочка была иконостасом религии, которую она сама себе выдумала: гибрид культа природы и культа предков. Она прекратила посещать молитвенный дом Святого Евангелия много лет назад, поскольку службы там начинались в десять утра, а заканчивались не раньше трех пополудни, что было, как она выразилась, предостаточным количеством религии, чтобы убить взрослого человека.
Т. Рэй сказал, что религия Розалин была совершеннейшей галиматьей и чтобы я держалась от этого подальше. Но меня притягивало то, что она любит речные камушки и перья дятлов, что у нее есть единственная фотография мамы – прямо как у меня.
Одна из дверей открылась, и в церковь вошел брат Джералд, наш священник.
– Ради всего святого, Лили, что ты здесь делаешь?
Тут он увидел Розалин и с таким остервенением принялся скрести свою безволосую макушку, что я побоялась, что он протрет ее до самого черепа.
– Мы шли в город и завернули сюда, чтобы слегка охладиться.
Его рот округлился, он собрался что-то сказать, но промолчал; он был занят, рассматривая Розалин, сидящую в его церкви, Розалин, которая именно сейчас решила сплюнуть в свою кубышку.
Забавно, что я забыла о правилах. Ей не полагалось здесь находиться. Всякий раз, когда доходили слухи о том, что группа негров собирается прийти в воскресенье утром на нашу службу, дьяконы, сцепив руки, вставали на ступенях церкви, чтобы их не пустить. Мы любим их во Христе, объяснял брат Джералд, но у них есть свои места.
– У меня сегодня день рождения, – сказала я, надеясь пустить его мысли в другое русло.
– Правда? Тогда с днем рождения, Лили. Так сколько тебе исполнилось?
– Четырнадцать.
– Спроси его, можно ли тебе взять парочку этих вееров как подарок ко дню рождения, – сказала Розалин.
Он издал тоненький смешок:
– Ну, если мы начнем раздавать веера всем, кто этого захочет, то в церкви не останется ни одного веера.
– Она просто шутит, – сказала я и встала.
Он улыбнулся, довольный, и провел меня до самой двери, а Розалин шла следом за нами.
Снаружи солнце светило еще ярче. Когда мы прошли мимо дома священника и снова оказались на шоссе, Розалин извлекла из-за пазухи два церковных веера и, придав своему лицу выражение невинности, передразнила меня: «О, брат Джералд, она просто шутит».
Мы вошли в Силван с самой гадкой его стороны. Старые дома из шлакоблоков. Вентиляторы, втиснутые в окна. Грязные дворики. Женщины в розовых бигуди. Собаки без ошейников.
Пройдя несколько кварталов, мы оказалась возле заправки Эссо на углу Уэст-маркет и Парк-стрит – место, знаменитое как пристанище для мужчин, у которых слишком много свободного времени.
Я обратила внимание, что на заправке нет ни одной машины. Трое мужчин сидели возле мастерской на пластиковых стульях, положив на колени лист фанеры. Они играли в карты.
– Крой, – сказал один из них, и заправщик, в шапочке с козырьком, шлепнул карту на лист фанеры. Он поднял глаза и увидел нас: Розалин шла, махая веером, и, подшаркивая, раскачивалась из стороны в сторону.