Тайная связь - стр. 43
– Мурад, не разговаривай так со старшим братом! – вмешивается Диана Шах.
– Мама, где же был ваш любимый сыночек, пока наш отец истекал кровью? Почему отпустил его одного на ночь глядя? Отец доверил тебе Петербург, а ты доверил его смерти!
– Закрой свой рот, Мурад! – взревел Эльман.
О, боже.
Не надо было сюда идти. Не надо. Иначе как сдержаться, чтобы не побежать к Эльману, чтобы не приласкать и не успокоить его?
Я отворачиваюсь, но слышу крик Дианы Шах. Она плачет и пытается разнять сыновей, а я и шага туда сделать не могу. Я чужая.
– В нашего отца стреляли в твоем городе, Эльман, – хохочет Мурад. Это был нервный, дикий смех, и он доводил до дрожи.
– Я ничего не знал, – цедит Эльман, продолжая сжимать кулаками ворот рубашки своего брата.
– Любимый сын и не знал?!
Эльман больше не сдерживался. Он занес кулак, но в последний момент просто отшвырнул Мурада в стену и брезгливо отряхнулся. Не стал бить. Хотя очень, очень хотел.
– Мурад, я ведь просила тебя позвонить брату еще ночью, – вмешивается мать. – Ты же видел, в каком я состоянии, Мурад! Сейчас не время для соперничества, я просила, чтобы Эльман был рядом с отцом пока я лечу в Петербург!
– Достаточно того, что рядом был я, а не любимый сын, – шипит Мурад.
Растерев кулаки, Эльман собирается и уже холодно сообщает:
– Я как был любимым сыном, так им и останусь. А ты хоть как извернись, но так и останешься вторым.
Мурад багровеет, но больше не лезет на рожон. Неужели он не понимает, что повел себя отвратительно, скрыв от Эльмана трагедию ночи? И для чего? Чтобы потом сказать, что это он, а не Эльман был рядом с отцом?
– Мама, объясни, что произошло, – тяжело просит Эльман.
– Сынок, он в тяжелом состоянии. В реанимацию не пускают с ночи. Сказали, он в коме.
Эмин Шах в коме. Это хуже, чем я себе представляла.
Диана льнет к старшему сыну и плачет навзрыд. Как тогда, позвонив по телефону и упрекнув сына, что он до сих пор не в больнице, не рядом с отцом. А Эльман занимался со мной любовью и совсем ничего не знал.
– Что же я буду делать без него, Эльман? Я умру без твоего отца, умру.
Эльман тяжело дышит, я даже отсюда видела, как высоко поднимается его грудная клетка. Женщинам везло больше – они могли плакать, а Эльман лишь взглядом мог выражать свой ад изнутри.
Он сажает мать на кресло, а сам идет к врачам и долго-долго с ними разговаривает, выясняя состояние отца. Я ничего не слышу, лишь стою как вкопанная и понимаю, что пора уходить.
Только понимаю слишком поздно.
Я слишком поздно слышу шаги, которые неумолимо ко мне приближались.
А когда я вскинула глаза, то встретила на себе дикий разъяренный взгляд.
Взгляд Мурада Шаха.
Между нами было метра четыре. Кажется, что он далеко, но по правде – очень и очень близко.
Я застываю, прикованная к углу, за которым наблюдала семейную трагедию. Дыхание спирает напрочь. Это беда. Самая настоящая беда. Мы виделись однажды, и он, наверное, меня узнал.
Стиснув челюсти, Мурад мажет по мне взглядом как по пустому месту, затем его взгляд соскальзывает на больничные стены, и он отворачивается вовсе. Не останавливая шаг, Мурад уходит напрочь.
Не узнал. Боже, не узнал. Он даже не остановился.
Я отмираю, нахожу глазами больничные двери, за которыми можно было спрятаться, и на адреналине пытаюсь открыть любую из них. Три из четырех не поддаются. За бешено колотящимся сердцем я слышу шаги. Он возвращается. Мурад не узнал меня в первый раз – он был на эмоциях, после драки, но сейчас возвращается, чтобы убедиться в том, что ему не показалось и он видел знакомое лицо.