Тайна леди Одли - стр. 8
Сентиментальная молодая леди, та, что собиралась завершить образование, заговорила было с ним о Шелли и Байроне[19], но Джордж Толбойз просто рассмеялся ей в лицо.
Торговец шерстью попытался втянуть его в политическую дискуссию, но оказалось, что в вопросах политики Джордж невинен, как младенец.
Кончилось тем, что Джорджа оставили в покое, дав ему возможность жить так, как ему заблагорассудится: курить сигары, болтать с матросами, глазеть на воду и нравиться людям таким, каким он был на самом деле.
Но когда до Англии оставалось недели две ходу, Джордж Толбойз – это заметили все – резко изменился. Он стал беспокойным и суетливым; порою – таким веселым, что каюта звенела от его хохота; порою – задумчивым и мрачным. Уж каким любимчиком он ни был у матросов, однако и они начали злиться, выслушивая его бесконечные вопросы об одном и том же. Когда будем в Англии? Через десять дней? Через одиннадцать? Двенадцать? Тринадцать? Ветер – попутный? Какая скорость у судна, сколько узлов?[20] А однажды неведомая сила выгнала его на палубу, и он устроил скандал, обозвав «Аргус» «старым корытом», а его владельцев – прохвостами, обманом добывающими себе клиентов, давая заведомо ложную рекламу. «Аргус» не выдерживает графика! На «Аргусе» впору не людей перевозить, а скотину! Вот-вот, пусть перевозит проклятую шерсть! Пусть она сгниет по дороге, и вообще – пропади все пропадом!
Долго еще бушевал Джордж Толбойз в тот августовский вечер на палубе «Аргуса», и матросы, чтобы успокоить его, сказали, что ему придется подождать еще десять дней, прежде чем английский берег покажется на горизонте.
– Да я готов доплыть до него хоть в яичной скорлупе! – в сердцах воскликнул Джордж Толбойз.
Пассажиры кормовой каюты – все, кроме бледной гувернантки, – посмеялись над его нетерпением, а гувернантка, глядя на молодого человека, лишь сочувственно вздохнула: ей и самой в эти дни было не по себе.
Вечером она вышла из каюты на палубу и тихо подошла к Джорджу. Она встала рядом и, как и он, устремила взгляд туда, на запад, на блекнущий пурпур заката.
Она была спокойна, сдержанна и немногословна, редко принимала участие в развлечениях пассажиров, никогда не смеялась, но – крайности сходятся – с Джорджем Толбойзом она крепко подружилась во время путешествия.
– Вам моя сигара не мешает, мисс Морли? – спросил молодой человек, вынимая сигару изо рта.
– Нет, вовсе нет. Пожалуйста, продолжайте курить. Я вышла всего на несколько минут, только чтобы взглянуть на закат. Какой чудесный вечер!
– О да, чудесный, – отозвался Джордж Толбойз, и в его тоне тут же прозвучало знакомое нетерпение. – Чудесный, но какой долгий! Боже, какой долгий!
– Да, – согласилась мисс Морли и вздохнула: – А вы хотели бы, чтобы время бежало быстрее?
– Еще как хотел бы! А вы разве – нет?
– Я, пожалуй, нет.
– Но неужели у вас в Англии нет никого, кто бы любил вас? Неужели никто из тех, кого любите вы, не ждет вашего приезда?
– Хотела бы надеяться на это, – печально ответила мисс Морли.
Некоторое время они молчали. Джордж курил, торопливо стряхивая пепел, и казалось, будто он и впрямь был убежден, что внутреннее беспокойство, не оставлявшее его ни на минуту, может увеличить скорость судна. Мисс Морли глядела вдаль покрасневшими глазами, натруженными чтением книг с мелким шрифтом и вышиванием, глазами, покрасневшими от слез, втайне пролитых в одинокой ночи.