Тайна Кира Великого - стр. 4
– Не лги, Кратон, – тихо проговорил перс. – Правду знаешь только ты.
Знал ли я правду?
Шум битвы раздался в моих ушах. Я услышал свист стрел и вопли умирающих. И увидел стаи тех скифских стрел, облака пыли и песка, окровавленные лица бессмертных, увидел вражеских коней – тысячи и тысячи – табуны, обрушившиеся на нас, как горный обвал. И я увидел то предательское. И увидел глаза Пастыря, его голубые, как небо над горами, глаза. Он спокойно смотрел на то копье, летевшее прямо в его грудь.
– Ты знаешь правду, Кратон, – донеслось до меня.
И вдруг я увидел совсем иную картину. То была ночь, и в свете факелов ярко сверкали глаза Пастыря. Он стоял прямо передо мной, в трех шагах, одетый, как эллин, а по персидским меркам – просто раздетый. В одном легком хитоне и без анаксарид[6]. В его лазах не было гнева и беспощадной ярости, хотя перед ним стоял Кратон, подосланный к нему из Милета наемный убийца. Вокруг, на дощатом полу царского дворца в Пасаргадах, валялись трупы, стыли лужи крови, и я сам был весь изранен. В тот миг решалась моя судьба. Один стражник щекотал мне копейным острием кожу над кадыком, а еще двое тихонько жалили меня копьями в пах и печень. Пастырь пристально смотрел на меня. И вдруг мы оба одновременно расхохотались, и я порезал-таки шею об копье, но не почувствовал боли.
– Молодые многого не понимают, – вновь донесся до меня голос перса. – Они спрашивают, как мог великий Царь, который властвовал над царями и странами, потерять свою жизнь т а к…
– Как? – спросил я.
– Как простой воин. – Тут перс потянулся ко мне через стол и добавил: – В бесполезной битве с невежественным народом. Безрассудно и даже глупо… если не знать воли Ахурамазды.
Я усмехнулся. Этот перс тоже был молод и многого не понимал.
– Ведь ты знаешь правду, Кратон, – в третий раз повторил он, заметив мою усмешку.
И тогда гордость моя пропала, и я понял, что сам не понимаю слишком многого. Я знал Пастыря, знал, как он смог умереть, но не понимал, как смог он подчинить страны от одного края мира до другого. Каким образом страны и цари подчинились тому, кто не имел в сердце ярости льва, а в поступках и делах быстроты и зоркости орла, тому, кто был сыном миролюбивого отца и братом брата, который вовсе не жаждал власти.
– Мне нужно время, – сказал я персу, скрывая смущение.
– Сколько? – спросил перс.
– Месяц. Или два, – ответил я наобум.
– Хорошо, – довольно кивнул перс. – Два месяца ничего не значат для двух тысяч лет. Потомки немного подождут. Я привез достаточное количество пергамента и лучших египетских чернил. Пиши на арамейском. Теперь о плате за труд. Когда ты, Кратон, закончишь работу, ты получишь шесть тысяч дариков.
И вновь мое сердце едва не выскочило из груди на стол, превратившись в скифское блюдо. Шесть тысяч дариков! Этого золота хватило бы нанять целое войско лучших беотийских или спартанских гоплитов, захватить с ними какую-нибудь не слишком людную область, основать город и спокойно властвовать на своем куске земли до конца дней.
– Почему ты не пришел ко мне хотя бы десять лет назад? – с тяжелым вздохом упрекнул я перса. – Тогда бы взял хоть драхмами, хоть кизикинами[7].
– Именно по этой причине, – хитро прищурился перс. – Десять лет назад у тебя не осталось бы времени на великую работу. Ты бы выпрашивал большой задаток, а потом растранжирил бы его в суете. Вот! – И на столе появился кожаный кошелек. – Две тысячи. Для начала хватит. Не пей много, Кратон.