Тайна гримуара Золотых Драконов, или Демон в старой кладовке - стр. 1

В городишке Мерристон хлестал злющий ливень – и сквозь ливень и ночную тьму по улице, задыхаясь, бежала девочка.

Топот за спиной. Топот все ближе. Сердце колотится уже где-то в горле. Только бы успеть завернуть за угол, только бы добежать до заветной калитки раньше, чем грубая рука схватит тебя за волосы…

Боже, как скользко – а надо бежать из последних сил! Ноги в истертых туфельках разъезжаются на мокрых камнях мостовой, избитых водяными струями, блестящих в желтом свете фонарей… Только бы не упасть, только бы не поскользнуться, если упадешь – конец…

Ох, это не дождь, а ледяной океан. Платье промокло насквозь; как холодно! Кровь стучит в висках, и, кажется, сил уже нет… Но надо бежать – иначе…

Но вот и поворот, вот и калитка; скорее, скорее!!! Калитка заперта, но девочка знает, на какой потайной рычажок надавить, чтобы она открылась. О Боже, его заело! Девочка дергает рычаг изо всех сил, а топот все ближе… Наконец – получилось! Она успевает юркнуть внутрь, задвинуть засов и со стоном опуститься на мокрую землю. И зарыдать взахлеб, кусая руку, чтобы заглушить звуки, чтобы не выдать себя…

Мужчина, который гнался за ней с плеткой в руках, озадаченно осматривает улицу, которая совершенно пуста, затем, ругаясь сквозь зубы, отправляется обратно.

Девочка с трудом встает, поднимается на крыльцо дома и стучит дверным молотком.

Не сразу, но через примерно минуты две-три раздаются шаркающие шаги, кто-то возится с засовами; наконец, дверь отворяет крошечная иссохшая старушка в старомодном чепце и ахает, увидев дрожащего от холода ребенка; с волос малышки струйками стекает вода.

– О Небеса, входи скорее, – лепечет она, заводя девочку внутрь.

Через пару минут девочка уже переодета в теплый старушкин халат, ноги ее закутаны пледом, а голова полотенцем. Сидя в кресле, она жадно пьет горячий чай, время от времени вытирая слезы, которые сами текут из глаз, и унять их нет никакой силы.

– Это отчим тебя так? – осведомляется хозяйка дома, указывая на свежий синяк на скуле.

– Нет, это матушка, – девочка шмыгает носом. – Отчим меня хотел плеткой, но я удрала…

– Переночуешь у меня, Синди, – вздыхает старушка.

Девочка молчит, словно собирая все свое мужество для вопроса, ответ на который она услышать хочет, но страшится.

– Бабушка Эвелетта, – наконец спрашивает она дрожащим голоском, – а вы ходили в мэрию? Насчет меня?

В глазах ее горит отчаянная надежда.

В ответ старушка только прерывисто вздыхает, из чего Синди становится совершенно понятно, что ничего хорошего она сейчас не услышит.

– Не отвечайте, я все поняла, – говорит она тихо, как взрослая.

Старушка, опираясь на стул, добирается до соседнего кресла, и охая, садится в него. Садится, постанывая, и видно, что у нее болят все суставы.

– Они говорят, что я слишком стара, чтобы взять ребенка на воспитание. Отчасти они правы – я еле таскаю ноги, и как знать, не завтра ли я отдам Богу душу? Мне уже девяносто восемь! Я уж и завещание написала – оставила все своей племяннице, и просила ее в завещании о тебе позаботиться. Я бы тебе оставила – но ведь опекунами поставят твою родню…

– А они все пропьют, – горько усмехнулась малышка.

– Я уж говорила им, в мэрии, что они к тебе плохо относятся, но они ответили, что долг родителей воспитывать детей в строгости…

Наступает пауза. Тихо вздыхает Синди, тихо вздыхает старушка.

– Я предлагала деньги твоей мамаше, – наконец, говорит Эвелетта тихо, – хотела тебя выкупить.

– И что? – в голосе девочки робкая надежда борется с выученной безысходностью.

– Я предложила ей все, что у меня есть. А она заломила сумму в десять раз больше. Я сказала, что у меня нет больше, и что ей выгоднее согласиться на то, что я ей предлагаю, а то она и вовсе ничего не получит. Но она расхохоталась мне в лицо и ответила, что если мне так уж приспичило тебя забрать – то я должна продать и заложить все, что у меня есть, а если и этого не хватит….

– То что?

– Она предложила мне продать душу дьяволу, – старуха усмехнулась, – да еще добавила, что раз меня в городе считают знахаркой и ведьмой, то уж я точно знаю к нему дорогу…

Девочка поднимает взгляд на старушку, закусывает губу, и напряженно думает о чем-то. Пальцы ее барабанят по столу.

– Не надо ничего продавать, – говорит она тихо и твердо.

– Ну, тогда пойдем спать, – отвечает старушка ласково.

Она отводит девочку в одну из гостевых комнат. Рядом с кроватью в маленьком медном подсвечнике тихо мерцает свеча, и восковые капли стекают, как слезы. В дверях старушка оглядывается, долго с грустью смотрит на лицо ребенка, освещенное тихим светом свечи, и, наконец, бесшумно прикрывает дверь.

Проходит минут десять. Девочка открывает глаза. Несколько секунд она сидит на кровати, сжимая кулачки, как человек, который принимает окончательное решение. Затем, взяв оплывающую свечу, она поднимается с постели, выходит из спаленки, и по широкой круговой лестнице идет куда-то вверх, вверх, вверх…