Танкист №1. Бей фашистов! - стр. 23
– Все, Егор! Слазь! Спасибо тебе, и дуй домой. Дальше мы сами.
– До свиданья, дядечки танкисты!
– Бывай!
Помахав «проводнику», Репнин спустился в башню, окунаясь в машинное тепло.
– Иван, передай нашим – будем расходиться. Антонов пусть сейчас сворачивает, я за ним, а последним Капотов. И чтоб не высовывались! Долго ждать не придется, немцы скоро в атаку пойдут. Двинут, пока не стемнело…
– Понял, тащ командир!
Подрабатывая двигателем, «Т-34» тихонько подъезжал к опушке, подкрадывался.
Дорога, что открывалась за деревьями, была широка. По сути, это был обширный прогал между двумя лесными массивами. Слегка всхолмленный, заросший густой травой и кустарником, он мог служить настоящим «проспектом» для танков противника.
Но не для парадов – об этом красноречиво свидетельствовали обгоревшие остовы танков, черневшие вразброс.
Грунтовая дорога, ведущая к Первому Воину, была буквально истерзана гусеницами, кое-где и воронки зияли.
– Иваныч, глуши мотор.
– Есть.
Репнин приподнял крышку люка и вдохнул. После рева дизеля, лязга и грохота тишина оглушала. Стянув с себя шлемофон, Геша прислушался. Тихие звуки не давались ему, но множественный рокот моторов доносился вполне отчетливо.
«Ждем-с», – мелькнуло у Репнина.
Вдохнув еще раз запах прели, он зажмурился. Хорошо…
Словно и не война…
Удивительно. Само «переселение душ» его поразило и напрягло – вечером первого дня, еще на Донбассе, он долго чистил зубы порошком, полоскал и даже остограммился. Но вовсе не для того, чтобы «забалдеть» или «залить горе», а просто очистить глотку – было неприятно касаться чужим языком чужих зубов…
И чем тут могла помочь «Столичная» или даже трофейный коньяк? А вот, поди ж ты… Помог.
А потом все завертелось, закружилось – служба. Уставал так, что ложился – и засыпал. Сразу, как малолетка – те даже вверх ногами заснуть умудряются.
В общем, справился с собой. А вот то, что он оказался на войне, не той, киношной, а самой что ни на есть взаправдашней, его нисколько не поразило. Наоборот, Геннадий воспринял это как естественное «приложение» к той «неверояти», которая с ним произошла.
Нет, сказать, что он ко всему уже привык, что освоился в этом времени, нельзя, это неправда. Репнин только-только начинает понимать, чувствовать, ощущать мир 40-х годов. Ему еще предстоит немало волнений пережить. Ведь где-то жива мать Лавриненко, какие-то родственники – и жена. И ему придется, пусть не сейчас, но все равно придется сыграть роль сына, брата или дяди, мужа.
И дело даже не во внешних данных Нины, просто… Ну, не актер он, чтобы вжиться в роль!
Ладно, это испытание наступит не скоро. А вот бой…
Репнин напряг слух. Лязг и рокот явно приближались.
– Иваныч, заводи!
Напустив сизой гари, заработал дизель – это ничего, даже самые громкие звуки затеряются в шуме немецких моторов.
А вот и «панцеры» показались… Танки шли красиво, выстроившись «ромбом». Ну-ну…
– Бронебойный.
– Готово.
– Выстрел!
Снаряд вошел «тройке» под башню, подрывая ее. Репнин тотчас же подвернул орудие левее, выстрелил, попал, развернулся вправо.
– Бронебойный, заряжай!
– Есть бронебойным! Готово!
– Выстрел!
Заполучи, фашист, гранату…
– Отходим! Иваныч, задний ход! Ванька, передавай сигнал арте – немчуру притормозили на указанном рубеже!
Немцы обрушили на лес залпы своих пушек, а Геша, кусая губы, следил за врагом в прицел и все ждал начала «концерта». Лес – не лучшая защита, и это, конечно же, наглость – стрелять по немцам, подкравшись, можно было и схлопотать. Но Репнин старался для дивизиона Чумака, а немцы пока даже не слышали о таких штуках, как гвардейский миномет…