Танк по имени Лютик - стр. 5
– Ты чего, котяра? Почти дошли. Не хочешь? Прыгай тогда.
Износкин отстегнул поводок и Михалыч побежал обнюхивать, исследовать незнакомую ему штуку, неожиданно выросшую у их с Износкиным свеже зеленого штакетника. Износкин знал, что это за штука. И дядьку возле черной Тойоты Тундры, на которого шипел Михалыч, Износкин знал. Очень хорошо знал. Он посмотрел вверх. Тривиально, но солнце потерялось за серыми с грязным окоёмом тучами. Износкин, на что уж человек метеоустойчивый, но и ему стало неуютно и зябко. Будто промозглый декабрь в Кингисеппе, а не мягкий июль в Дзержинском районе.
– Ну, здравствуй.
– Здравствуй. – ответил Износкин.
Рука у Соловца до сих пор крепкая и голос тот же. Парикмахерский. И навязчивый и равнодушный.
– Думаешь, как тебя нашел?
– Тпру, Михалыч. Тпру. – Износкин дернул за поводок. Отогнал от Соловца, превратившегося в пепельную дугу, Михалыча.
– Думаю, зачем я тебе понадобился. Через столько лет. Мы вроде в последний раз берегами ровно разошлись?
– Точно. Я свое и твое слово помню. Что там у тебя?
– Лисички.
– Да ладно. Покажь.
Износкин потянул с плеча тяжеленький рюкзак. Поставил на землю и ослабил завязки. Соловец зачерпнул пригорошню лисичек. Поднёс к лицу и с наслаждением втянул в себя крепкий грибной запах.
– Как в детстве побывал. Сколько?
– Так бери. Сколько хочешь.
Соловец открыл дверцу Тойоты. Нырнул внутрь. Через мгновение вернулся с бумажной фирменной сумочкой в руках.
– Держи. – Соловец открыл пакет и показал его содержимое Износкину.
– Нормально? – спросил Соловец.
Износкин не поддался. Вытащил из кармана пакет и щедро отсыпал в него из рюкзака.
– От души брат.
Износкин повел свободными плечами. Туда-сюда. Потом размял закаменевшую шею. Сюда-туда.
– Мое слово нет. – сказал Износкин.
– 50 тонн бакинских. И это задаток.
– Мы договорились. Я не убиваю людей.
– А людей не надо. Это Таро.
– Таро? Ты хочешь чтобы я исполнил Таро?
– Не я. – Соловец помолчал потом неловко рассмеялся. – Такая петрушка, Ухо. Таро сам себя заказал.
Вечер. Небо как тихое лесное озерцо. В нем луна отражалась и первоцветы звезды. На лавочке рядом с просевшим крыльцом Износкин давал полный расклад Михалычу. Дымел контрабандной «Короной» и слова потихоньку выцеживал.
– Ухо. Надо же. Вспомнил. Как оно было до износкиной эры.
Михалыч слушал. Облизывал лапку. Серьезное дело, но слушал.
– Таро. – продолжал Износкин. – Он меня в это дело затянул. Хотя кому я вру.
Износкин повернулся к Михалычу.
– Сам не хотел. Так ничего бы и не было. Сейчас понимаю. Деньги не главное. И Чечня моя не при чем. Он на брата меня взял. Брат у меня был. Сашка. Дурак дураком. В 96-м я вернулся. Май такой был. Как вода у нас в колодце. Бодрячок и вкусный. Только Сашок наш в 18 лет изнутри сгнил. Ни кишок, ни сердца. Труха и плесень. Сначала как у всех. Травокуры всех стран. Потом героин. Когда все из дома вымел и мамку избил до черепно-мозговой. Крокодил. Страшное это дело, Михалыч. Ноги как колоды. Язвы гноем текут. Простыни по 5 раз на день менять. Мамка в лед зашивалась. Тут меня Таро подловил. В Чечне был. Оружие знаешь. Есть способ брату помочь. Самому приодеться. Да и вообще.
Износкин бычок потушил в обрезанную пластиковую бутылку. Сразу новую закурил. Не задержался. Михалыч естественно не одобрил. Отвернулся. Калачиком свернулся, но одно ухо взведенным оставил. Слушал.