Там, где поют соловьи - стр. 35
Со стороны родительского дома бежали братья и племянники Степана, вооруженные кто дубинкой, кто колом, кто граблями – что под руку подвернулось. За ними бежала Маруся, тоже чем-то воинственно размахивая. Фурнье, отец и сыновья, увидев такое подкрепление, сочли за лучшее ретироваться, сыпля ругательствами и угрозами. Степан, прижимая ладонь к разбитой губе, оглядел подоспевшее «войско», усмехнулся:
– Ну вот, все гости, почитай, в сборе. Милости просим к столу.
Ольга расстроено разглядывала порванные на запястье кружева.
– Странная какая свадьба, – судачили разочарованные быстрым концом представления соседи, – не успели выпить, а уж передрались! Все не как у людей у этого Степана.
С того дня минуло шестнадцать спокойных счастливых лет.
В распахнутую дверь кузницы тянуло предосенней сыростью. Прохладный воздух освежал разгоряченную, лоснящуюся от пота спину Степана, занятого работой. Отцу помогал Тимоха – довольно крепкий для своих десяти лет пацан. Отцовский молот бил по наковальне глухо – бум-м, маленький молот сына звучал звонко – бам-с, а вместе получалась мелодия: бум-м – бам-с, бум-м – бам-с, бум-м – бам-с… И обоим Крутихиным было хорошо, весело от этой музыки. Мирную, размеренную работу прервало появление Нюты, старшей дочери Степана.
– Батя, мамка за тобой послала, рожает она. Наталья малышню к тетке Марусе повела, а я за акушеркой побежала. Ты бы шел домой. Может, помочь чего надо. Одна она осталась.
Степан отложил молот, сунул выкованную скобу в кадку с водой, поручил сыну загасить огонь и закрыть кузню. Дорогой все его мысли были заняты тем, кого им Бог пошлет в этот раз: долгожданного второго пацана или опять девчонку, шестую по счету. За Ольгу он не волновался. Здоровьем ее Боженька не обидел, носила и рожала она легко. Только что-то в этот раз рано рожать начала, ждали-то через месяц. Ну да мало ли чего, ошиблись с подсчетами. Когда Ольга сообщила мужу, что в тягости седьмым ребенком, он встревожился:
– А надо ли, Олюшка? Мне уж за шестьдесят перевалило. Сколько еще хватит моих сил молотом стучать? Не ровен час останешься вдовой с кучей детишек. Как подымать их одна будешь?
– Так уж он есть… Куда ж я его?.. Да вдруг, наконец, пацан? Я чую, что пацана рожу. Будет тебе долгожданный второй сыночек.
– Ну ладно. И впрямь, куда ж его? Только впредь поостеречься надобно. Хватит уже.
– Вот ты и поостерегись, – усмехнулась жена, – а то горяч больно!.. Поучает он меня!.. И не вздумай помирать!
С этими мыслями Степан вошел в дом и сразу почуял неладное. Жена стояла, прислонившись к косяку, одной рукой обняв опустившийся живот, другой держась за поясницу. Лицо ее было необычно бледным, всегда аккуратно собранные волосы в беспорядке разметались по плечам, влажные пряди прилипли к щекам.
– Степушка, акушерку бы надобно… побыстрее. Что-то не то со мной… – и, застонав, осела.
Степан подхватил жену под руки, то ли довел, то ли донес до кровати. Метнулся к двери, вернулся. Он растерялся, как быть: бежать за акушеркой, оставив Ольгу одну, или остаться с ней, дожидаясь возвращения Нюты?
Приехавшая вскоре акушерка осмотрела роженицу, вышла к Степану озабоченная:
– Поезжайте-ка за врачом. Быстро! Вот, передайте ему записку. Адрес врача я написала. Быстро! Быстро!
Степан кинулся запрягать коня, от волнения путаясь в постромках. Позже, доставив врача, он сидел на ступеньке своего крыльца и ждал. Он уже не думал о том, кто родится: сын или дочь, теперь не это стало важно, он молился о спасении Ольги. Пришли Нюта с Тимофеем. Напуганные, притихшие сели рядом с отцом. Он пытался успокоить, ободрить их и себя, говоря какие-то ничего не значащие слова. В сумерках вышел на крыльцо доктор, закурил. Тьма сгустилась вокруг красного огонька папиросы.