Там, где мы есть. Записки вечного еврея - стр. 30

Собрание проводилось утром. В этот же день в обеденный перерыв одна из наших сотрудниц принесла в отдел торт по случаю своего дня рождения. Она пригласила всех сотрудников отдела на торт, но не Гришу и Валю. Тогда я подошел к Тамаре (так звали эту сотрудницу) и попросил их пригласить тоже. Тамара заявила, что не обязана приглашать предателей, и я отошел, понимая, что на этом нужно поставить точку. Возможно, она донесла об этом разговоре начальнику отдела, потому что примерно через час он вызвал меня и сказал: «Ты что, не понимаешь, что нельзя демонстрировать свою симпатию к людям, предающим свою страну?» Я ответил ему в том смысле, что делю людей на хороших и плохих, а эти люди не сделали мне ничего плохого. То, что они уезжают – это их личное дело, за что же я должен их ненавидеть? Он посмотрел на меня и угрожающе сказал: «Надеюсь, ты меня понял!» Я вышел из его кабинета, пытаясь понять, что он может предпринять против меня. Я был младшим научным сотрудником – он не может меня понизить младше младшего; он не может уволить меня без какой-либо причины; он не может отменить мое повышение, поскольку никто и так не собирается меня повышать. И тогда я подумал, что все-таки неплохо, когда у тебя нет ничего, чего бы ты боялся потерять!

К тому времени большинству русских евреев уже было нечего терять: политика партии сделала свое дело. Евреев не принимали на ответственные посты, не продвигали по службе, не зачисляли в престижные вузы. Спасибо на том, что, закончив борьбу с космополитами после смерти Сталина, государство не отнимало их жизни и не сажало в лагеря, если только они не были открытыми диссидентами. Немногим, правда, было что терять. Иначе, чем объяснить то, что некоторые известные еврейские артисты, писатели, военные деятели, активисты культуры появлялись на экранах телевизоров на пресс-конференции, обвиняя Израиль и тех, кто туда уезжает? Страх и привычка присоединяться, хотя бы формально, к официальной доктрине, чтобы не быть преследуемым и не потерять то, что есть. Их обвинять легко, но каждый должен задать себе вопрос: а было бы у меня достаточно мужества сказать в то время «нет» той власти?

Несколько поколений советских евреев прожили, как сказал Черчилль, «в равном распределении бедности». После кровавого периода тридцатых-сороковых годов они привнесли в свою жизнь специфичный код не просто выжить, но жить прилично и насколько возможно, безопасно. Это означало, что пламенных революционеров типа Троцкого или партийных функционеров типа Мехлиса больше нет и не будет, а будут профессионалы-евреи – инженеры, врачи, учителя, которые, несмотря на препятствия, поставленные советской властью, все же пробились к образованию и интеллектуальным профессиям. Этот социальный слой (во многом этнический, в котором было много евреев), стал синонимом слова «интеллигенция». С годами противоречия между этим социальным слоем и властью трансформировались от поддержки и участия в двадцатых – начале тридцатых годов к страху тридцатых – пятидесятых и, наконец, к презрению прогнившей власти со стороны интеллигенции в шестидесятых – восьмидесятых годах, которое, в конечном итоге, привело к массовой еврейской эмиграции, когда это стало возможно.

Для евреев-членов партии было еще одно дополнительное и неприятное испытание – выход из партии. Пройти через этот барьер было трудно: собирались большие партсобрания для обсуждения только одного вопроса – исключение из партии еврея, подавшего документы на выезд заграницу на постоянное место жительства. После многочисленных обвинений и осуждений в предательстве человека с позором выгоняли из партии. Часто всем этим обвинениям подвергались пожилые ветераны Великой Отечественной Войны, которые защищали Советский Союз не в кабинетах партийных комитетов, а в окопах на передовой. У ветеранов войны отбирались все награды, за которые они проливали кровь на фронтах, а сейчас уезжали вслед за детьми и внуками. Для них это была как средневековая инквизиция – слышать от ничтожных партийных клерков слова обвинений в предательстве. Но были и другие собрания, больше похожие на анекдотичные. Я знаю одного бывшего работника торговли, которую перед ее отъездом исключали из партии на партийном собрании торга за ее отъезд. «Когда все собрались, – рассказала она мне, – я попросила слово первой, мне разрешили говорить. И тогда я сказала: „Я уезжаю, и у меня есть на то свои причины, которые никого из вас не касаются. Если только кто-то попробует меня здесь травить и обличать, я обещаю, что напишу письмо в ОБХСС (Отдел Борьбы с Хищениями Социалистической Собственности во времена СССР), где опишу все ваши махинации, и вы будете сидеть все! Исключайте меня из вашей партии, да побыстрей!“». Ее тут же по-тихому исключили, и все сразу разошлись.