Там, где цветет полынь - стр. 35
При мысли о ней кружилась голова. Уля ускорила шаг. Рэм как раз поджидал ее, стоя у темной арки, которая делила здание пополам. Они нырнули в пыльную темноту двора, захламленного мешками и бетонными плитами. Земля была перерыта, где-то в отдалении шумела строительная техника. Под ногами пружинили доски настила.
Рэм уверенно шагал в самую глубь, огибая мусор; Уля послушно семенила следом, стараясь не оступиться. Под ложечкой предательски ныло. На крыльце, сразу под неуместной в этой пыли и серости вывеской «Сакура в цвету», стоял высокий мужчина – тощий, почти прозрачный, с редкими волосиками, зачесанными назад. Грубый фартук доходил ему до колен, а длинные завязки опоясывали тело дважды, прежде чем завернуться в узел на уровне пупка.
Мужчина курил, глядя куда-то в сторону, и даже не дернулся, когда Рэм легко взобрался по ступеням и застыл напротив. Уля осталась стоять внизу. Она с трудом шевелила пальцами. И ноги тоже окончательно промерзли. Низкое небо в любую секунду было готово пролиться нудным осенним дождем из тех, что могут тянуться часы, а может, дни, а может, и всю жизнь – никчемную, пустую, человеческую.
Сохраняя молчание, Рэм достал из-за пазухи сигарету и зажал ее между зубами. Мужчина не глядя вынул из кармана фартука зажигалку, чиркнул по колесику и протянул затеплившийся огонек. Они затянулись, продолжая смотреть каждый в свою сторону.
Уля заставила себя отвести взгляд от их сгорбленных фигур. Было что-то неправильное, противоестественное в этой тишине – нагнетающейся, плотной, – в их равнодушных движениях и дыме, уносящемся в осеннее небо от тлеющих сигарет.
– Ну пойдем, – так же отсутствующе повторил Рэм, туша сигарету о железные перила, и шагнул через порог.
Мужчина посторонился, пропуская Улю, которая послушно начала подниматься по ступеням. Поравнявшись, она мельком на него посмотрела и в ту же секунду поняла: он прятал взгляд, старательно и упорно смотрел в сторону, делая это умело, как слепцы с рождения. Куда лучше, чем получалось у нее самой.
«Меченый», – поняла она и сказала вслух:
– Меня Уля зовут.
Мужчина помолчал, рассматривая заостренные носки ботинок, и, когда Уля уже почти собралась с силами, чтобы шагнуть в пыльную тьму, чуть слышно проговорил:
– Анатолий.
Она кивнула и сделала шаг; дверь за ее спиной, надсадно скрипнув, захлопнулась. Впереди слабо мерцал свет. Уля постояла немного и пошла на него, чувствуя себя самым глупым из всех мотыльков, поступающих точно так же.
Почти вслепую Ульяна шагала по коридору, выставив вперед руки. Пахло отсыревшей побелкой и чем-то острым. Так было в больнице, когда Уля врастала в пластмассовое сиденье стула приемного покоя. Так пах бесконечный день, проведенный в надежде, что врач ошибся и Никитка жив, поломан, ушиблен, изранен, но жив. Въедливый дух моющих средств и обеззараживающей жидкости, лекарств, боли и тоскливой безнадежности.
Уля стиснула зубы, заставляя себя идти и не останавливаться, пока руки не нащупали впереди гладкую дверь. Она было занесла кулак, чтобы постучать, но сама себя одернула. И просто потянула круглую ручку. Дверь распахнулась, в пыльный мрак коридора хлынул поток яркого света.
Ульяна перешагнула порог, и свет ее ослепил. Запах лекарств стал невыносимым. Оказалось, что в мире есть что-то еще, кроме полыни и мужского парфюма, выворачивающее Улю наизнанку. Пока глаза привыкали, она старалась дышать через рот, чтобы не впускать в себя запах, а с ним и воспоминания.