Таксидермист - стр. 8
«Вот и все!» – сказал себе я и перестал дышать, просто вдруг разучился это делать.
Не дышать было не сложно.
Время шло и я знал это по токающему в моем мозгу пульсу, который становился все тише и тише, а потом и он прекратился…
«Все! Теперь уже точно все! Я умер».
И вдруг мой мозг взорвался тысячью искр.
Кто-то пнул меня по голове.
Потом еще раз.
Открыв глаза, я увидел, что незнакомец уходит прочь.
Я сделал вдох. Пульс снова, хоть и очень слабо, забился в моей голове.
Потом стало заметно холоднее.
В ожидании скорой милицейской помощи я по-прежнему лежал на траве и считал вдохи и выдохи, стараясь сохранять самообладание.
– Зырьте, – вдруг услышал я голос и, огромному своему неудовольствию, увидел перед собой кучку подростков.
Один из этих оболтусов показывал на меня пальцем.
– Чувак отдыхает, – прикалываясь сказал другой.
– Упился, урод, – сказал третий и со всей силы пнул меня по ноге.
«Вызовите милицию!» – хотел было сказать я им, но вместо этого только замычал что-то невразумительное. В голове был полный кавардак, в висках стучало, глаза болели и хотелось пить.
Мое невразумительное молчание почему-то сильно развеселило тинейджеров, и они, загоготав, тут же обрушили на меня целый град ударов, а потом ушли, зачем-то, видимо просто по приколу прихватив с собой мое пальто, пиджак и ботинки, а я, все еще надеясь на скорый приезд наряда милиции, остался лежать у бетонного забора в носках, белой рубашке и брюках.
Потом, уже в ночной темноте, пришла облезлая бродячая собака. Она долго безучастно смотрела мне в лицо своими черными бездонными глазищами, в которых отражались два тусклых огонька, и наконец легла рядом, положив при этом свою грязную и почему-то жутко горячую морду на мою белую рубашку. От такой наглости я разозлился было и попытался сбросить с себя собачью морду, но не сумел, а псина только грустно вздохнула и закрыла глаз. Я пялился на собаку с опаской. Я почему-то подумал, что она больна и вполне может заразить меня какой-нибудь опасной болезнью вроде чумки или бешенства. Хотя… Через какое-то очень непродолжительное время все самые опасные болезни и все самые страшные проблемы в мире мне стали совершенно безразличны – я снова провалился в темную и ледяную бездну.
Когда наступило утро, в том самом месте на груди, где недавно лежала собачья морда, я почувствовал холод и медленно открыл глаза. Правый глаз увидел кусты и бетонный забор, а левый – только белую пелену. Я попытался пошевелиться и, к радости, понял, что мне это вполне даже удается. Правая рука и нога двигались, но вся левая сторона была словно парализована.
Я попытался растереть левую ногу правой рукой. Было такое ощущение, будто я ее отлежал. Немного погодя с горем пополам я сумел подняться и, держась за забор, медленно стал двигаться в сторону дороги. То, что часть меня в этот самый момент была самым настоящим образом парализована меня почему-то жутко забавляло и веселило. Я даже и не задумывался ни капли, останусь ли я таким навсегда или это только временное явление, но мне было весело просто до какого-то истерического исступления. Хотя, наверное, я был попросту счастлив, что не замерз насмерть в этом проклятом парке, а мог хоть и одним глазом видеть этот замечательный, пусть и по-осеннему унылый и холодный мир.