Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого - стр. 12

Верьте мне, братья мои! Тело, отчаявшееся в теле, ощупывало пальцами обманутого духа последние стены.

Верьте мне, братья мои! Тело, отчаявшееся в земле, слышало, как говорили недра бытия.

И тогда захотело оно пробиться головою сквозь последние стены, и не только головою, – и перейти в “другой мир”.

Но “другой мир” вполне сокрыт от человека, этот обесчеловеченный нечеловеческий мир, составляющий небесное ничто; и недра бытия не говорят к человеку иначе, как в лице человека.

Поистине, трудно доказать всякое бытие и трудно заставить его говорить. Скажите мне, братья мои, разве самые дивные вещи не доказаны еще самым лучшим образом?

Да, это я и противоречие и сложность я говорят самым верным образом о своем бытии, это созидающее, хотящее и оценивающее я, которое есть мера и ценность вещей.

И это самое верное бытие, я – говорит о теле и стремится к телу, даже когда оно творит и предается мечтам и бьется разбитыми крыльями.

Все вернее научается оно говорить, это я; и чем больше оно научается, тем больше находит оно слов, чтоб хвалить тело и землю.

Новой гордости научило меня мое я, которой учу я людей: не прятать больше головы в песок небесных вещей, а гордо держать ее, земную голову, которая создает смысл земли!

Новой воле учу я людей: идти той дорогой, которой слепо шел человек, и хвалить ее, и не уклоняться от нее больше в сторону, подобно больным и умирающим!

Больными и умирающими были те, кто презирал тело и землю и изобрел небо и искупительные капли крови; но даже и эти сладкие и мрачные яды брали они у тела и земли!

Своей нищеты хотели они избежать, а звезды были для них слишком далеки. Тогда вздыхали они: “О, если б существовали небесные пути, чтобы прокрасться в другое бытие и счастье!” – тогда изобрели они свою выдумку и кровавое питье!

Эти неблагодарные – они мечтали, что отреклись от своего тела и от этой земли. Но кому же обязаны они судорогами и блаженством своего отречения? Своему телу и этой земле.

Снисходителен Заратустра к больным. Поистине, он не сердится на их способы утешения и на их неблагодарность. Пусть будут они выздоравливающими и преодолевающими и пусть создадут себе высшее тело!

Не сердится Заратустра и на выздоравливающего, когда он с нежностью взирает на свою мечту и в полночь крадется к могиле своего бога; но болезнью и больным телом остаются для меня его слезы.

Много больного народу встречалось всегда среди тех, кто предается мечтам и томится по боге; яростно ненавидят они познающего и ту самую младшую из добродетелей, которая зовется – правдивость.

Они смотрят всегда назад, в темные времена: тогда поистине мечта и вера были другими вещами, неистовство разума было богоподобием, сомнение грехом.

Слишком хорошо знаю я этих богоподобных: они хотят, чтоб в них верили и чтоб сомнение было грехом. Слишком хорошо знаю я также, во что сами они верят больше всего.

Поистине, не в другие миры и искупительные капли крови, но в тело больше всего верят они, и на свое собственное тело смотрят они как на вещь в себе.

Но болезненной вещью является оно для них – и они охотно ушли бы из кожи. Поэтому они прислушиваются к проповедникам смерти и сами проповедуют другие миры.

Лучше слушайтесь, братья мои, голоса здорового тела: это – более правдивый и чистый голос.