Табу для мажора - стр. 26
Взгляд становится мутным из-за слез, но я тру глаза, прежде чем завести авто и вырулить на дорогу, ведущую из закрытого двора элитной многоэтажки. И лишь благодаря чудом обострившимся инстинктам успеваю затормозить, потому что Дубов загораживает мне выезд своим телом. Гаденыш просто стоит, глядя на меня через лобовое стекло с вызовом на лице, и не дает мне уехать. Для чего? Нам не о чем с ним говорить и тем более я не собираюсь больше целоваться с этим уродом.
Я сигналю, требуя убраться с моей дороги, но он даже не реагирует, продолжая впиваться в меня взглядом.
– Уйди с дороги! – опустив боковое стекло, кричу ему.
– Выходи, Стужа, – жестко приказывает мудак.
Ага, а то я прям послушаюсь!
– Уйди, Фед, или пожалеешь!
– Ты ничего не сделаешь, – насмехается он надо мной, скрестив руки на груди и с вызовом расставив ноги пошире.
Это становится последней каплей.
Я уверена, что он отпрыгнет, все-таки не совсем дебил, но сдаться и позволить ему доказать его правоту не могу, поэтому предупреждающе зарычав мотором своей крошки, жму на газ, но в течение считанных секунд происходит то, что я не могу уже остановить: моя машина врезается в живое тело, которое не додумалось поддаться инстинкту самосохранения и убраться на обочину.
Я сбила его! Сбила!
В панике выскочив наружу, я подбегаю к лежащему на земле Феду и плюхаюсь на колени, с отчаянным всхлипом убеждаясь, что он жив.
– Ты, блядь, больная! – стонет Фед, прижимая свою руку к груди.
– Боже, Боже, я не хотела! Ты должен был уйти с дороги! Черт, нужна скорая! Лежи, Фед, не двигайся. Тебе нельзя двигаться до приезда скорой!
Я бегу к своей машине, чтобы взять телефон, но не нахожу его, судорожно вытряхивая содержимое сумочки на сиденье, а обнаружив его на панели, быстро хватаю и бегу обратно к Феду, все еще лежащему на земле, но резко торможу, увидев, что он уже не один. Мой одногруппник Семен Акинчев сидит на корточках рядом с ним, проверяя его состояние и одновременно вызывая скорую по телефону. Я застываю буквально в двух шагах от них, с ужасом глядя на Акинчева, который смотрит на меня с презрением. Его взгляд так и говорит, что я ужасная преступница и, так оно и есть. Я умышленно наехала на человека и Акинчев стал свидетелем того, что произошло.
***
Я очень мало пила на вечеринке, всего-то пару глоточков, чтобы не посчитали ханжой, но все равно то ли от этих глоточков, то ли из-за шока, голова отказывается соображать. Мы с Акинчевым оба едем в больницу с Федом и я за каким-то чертом звоню папе, о чем тут же жалею, но слишком поздно.
Нам даже не успевают сообщить о травмах Феда, которого увезли, чтобы сделать снимки из-за подозрения в переломе пары ребер, как в больницу пребывает мой папа в компании Стаса Дубова. Я тут же сжимаюсь на стуле, не в силах встретиться взглядом ни с одним из них, но меня, к счастью, игнорируют, сначала расспрашивая о состоянии Феда врача, а потом отводя поговорить в сторонку ожидающего вместе со мной Акинчева, который выглядит очень возмущенным.
– Ваня, в машину, – сухо говорит папа, когда Акинчев уходит, бросив на меня последний осуждающий взгляд.
– Но папа, мне нужно узнать, какие травмы получил…
– Я сказал в машину! – отрезает он, не давая мне даже договорить.
Я не могу спорить с ним на людях, это неприемлемо в любой ситуации, поэтому нехотя встаю и делаю, как он велел. Водитель папы, не дожидаясь его самого, отвозит меня в дом родителей. Я ожидаю, что там будет мама, которая, конечно, как следует меня отругает и начнет делать нравоучения, но горничная заявляет, что мамы вообще-то нет дома. Это очень странно, учитывая, что время позднее, а она никогда не позволяет себе задерживаться где-то позже полуночи, чтобы не испортить драгоценную репутацию, хотя это едва ли кого-то волнует на самом деле.